1914-2014. Сто кровавых лет

Многие историки считают, что именно тогда, в 1914 году, закончился ХIХ век и началась новая эра. В том веке крепла вера в прогресс, который казался неостановимым и охватывающим все сферы человеческой жизни: от техники до нравственных устоев. Мир выглядел прочным, незыблемым. На европейском континенте не было крупных войн с 1871 года. Особых поводов для новых схваток, похоже, не предвиделось. Возможные конфликты, как тогда представлялось, вполне поддаются разрешению мирным средствами. Как свидетельствует будущий британский премьер-министр Гарольд Макмиллан, "жизнь становилась лучше и лучше, в таком мире я был рожден".

Что касается России, то она, как всегда, с опозданием от Европы, но все же успешно вступила на путь модернизации, ускоренными темпами развивая экономику. Русский царь Николай II был полон оптимизма, которым, в частности, поделился с французским послом в начале того несчастного года: "Наша торговля будет развиваться вместе с эксплуатацией - благодаря железным дорогам - ресурсов в России с увеличением нашего населения, которое через 30 лет превысит триста миллионов человек". Предполагалось, что в обозримое время - всего через два десятилетия - будет достигнута всеобщая грамотность населения. Горькие размышления об уроках разорительной и позорной войны с Японией не занимали больше умы капитанов громадного российского государственного корабля.

Одним словом, все было спокойно. Правда, лишь на поверхности. Уже сложились противоборствующие коалиции главных европейских держав. Закипал, пока, правда, не всеми замечаемый, балканский котел. Российская империя как будто затихла после революционных бурь 1905-1907 годов, но не успокоилась. И все же в Европе в то время увереннее всего звучали сладкие мелодии мирной жизни. Очевидно, и по этой причине все основные участники кровавой трагедии с таким легким сердцем соскользнули в пропасть. Во всех столицах - от Парижа до Санкт-Петербурга - царил неподдельный энтузиазм.

На высокой волне патриотических чувств и уверенности в своей победе началась Первая мировая война, невиданная по своим масштабам и последствиям. 38 из 59 существовавших тогда государств послали своих солдат на поля сражений. Раньше войны были в основном делом военных. Отныне в них в той или иной мере практически участвует все население. В общей сложности было мобилизовано примерно 70 миллионов солдат и офицеров.

Началом многих начал, определивших облик века, бесспорно, была Первая мировая. Она стала мощной прелюдией к одному из самых кровавых, а, может быть, и самому кровавому столетию в истории человечества. Нет, судьба и в прошлые века не раз являла свою беспощадную волю. Чума в XIV веке выкосила чуть ли не половину населения Европы. "Черная смерть", как тогда называли чуму, пришла из Индокитая, где она оставила после себя 75 миллионов мертвых. А может быть, и больше: кто их тогда считал?

Но никогда раньше человечество с такой яростью не занималось самоистреблением, как в ХХ веке. По самым скромным, я бы сказал, утешительным подсчетам, в минувшие сто лет насильственной смертью погибли 100 миллионов человек. Причем больше всего пролилось русской крови. Британский философ Бертран Рассел писал о начавшемся в 1914 году "предопределенном роковом марше к еще большим несчастьям". Сбывалось предвидение Александра Блока, рассмотревшего в грядущем веке "неслыханные перемены, невиданные мятежи".

Невыученные уроки

Первая мировая война - в России ее долго называли "германской" - стала поворотным пунктом и в общественно-социальном, и экономическом, и военном отношении во всем мире. Нет сомнения, что без этой бойни не случилась бы революция в России, и она, скорее всего, избежала бы Гражданской войны. Еще Столыпин почти умолял судьбу дать России два десятилетия мирной жизни, чтобы она выплыла в чистые воды уверенного процветания.

Оглядываясь назад, можно сказать, что тогда единственным препятствием на пути к созданию мощной и цивилизованной России была бы только близорукость ее правящего класса, который не понимал смертельной угрозы раскола страны на два враждебных лагеря: меньшинство, имеющее всю власть и богатство, с одной стороны, а с другой - многомиллионная масса обездоленных, молча копивших свой гнев. Этот гнев вылился в безмерную жестокость Гражданской войны в России. В истории трудно найти ей параллели.

Поражает, что через столетие после тех событий Россия с какой-то роковой безоглядностью вступила на тот же путь - путь раскола нации, когда правящий класс игнорирует социальную опасность чудовищного расслоения в стране. Напомню, что так называемый децильный коэффициент - разрыв между доходами десяти процентов самых богатых граждан и десяти процентов самых бедных - в России составляет 16,5. Это по официальным данным. Независимые же эксперты увеличивают приведенную цифру вдвое. В Финляндии, Швеции и Дании он составляет три-четыре, в Австрии и Франции - от пяти до семи.

Между тем, по мнению таких авторитетных экспертов, как директор Института экономики Академии наук Руслан Гринберг, если децильный коэффициент приближается к десяти, нация уже сидит на пороховой бочке возможных социальных взрывов. Остается только верить часто повторяемым заклинаниям наших политиков, что Россия исчерпала свой лимит революций. То есть каким-то чудом нащупает безопасный фарватер дальнейшего плавания.

Практически все события мирового значения вплоть до Второй мировой войны были прямым или косвенным следствием драмы 1914-1918 годов. Дин Ачесон, государственный секретарь США в администрации Гарри Трумэна, даже считал, что неправомерно ту войну называть Первой мировой войной. На самом деле это был первый этап гражданской войны в Европе 1914-1945 годов.

В награде победителей, сокрушивших германскую мощь и продиктовавших Берлину свои условия, - Версальском договоре 1919 года - были заложены зерна будущих бед. Германия раздавлена и унижена, однако трудно было ожидать, что великая нация смирится с этим положением и не поддастся угару реваншизма. Оставалось только ждать, когда она встанет на ноги и у нее появится лидер, способный объединить нацию.

Нельзя сказать, что все современники были опьянены победой и не понимали, где скрывается ядовитая змея, которая в подходящий час выползет наружу. Наиболее проницательные из них немедленно осознали эту опасность. Едва услышав условия договора, маршал Фош, приведший союзные войска к победе на полях Франции, сказал: "Это не мир. Это перемирие на двадцать лет". Маршал удивительно верно предсказал, с точностью до года. Черчилль не стеснялся в выборе уничижительных эпитетов, характеризуя в своих мемуарах заключительный аккорд этой "ненужной войны", как он ее называл: "безрассудство победителей", экономические статьи договора "злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными".

Победители взимали с Германии немалую дань, но США выдавали Берлину займы, которые по объему вдвое превышали размеры репараций. По словам будущего британского премьера, "вся эта процедура сводилась к полнейшему абсурду, единственным ее плодом было чувство вражды". Систему денежных расчетов Черчилль именовал "идиотской путаницей". Кстати, не будем забывать, что США не только были главным финансовым донором возрождающейся мощи Германии, но американские корпорации были также и основными зарубежными участниками советской индустриализации. У денег есть замечательная способность: не иметь ни запаха, ни идеологических пристрастий. В подготовке материальной базы для предстоящей бойни американский капитал сыграл выдающуюся роль.

Фатальные ошибки

Была и еще одна фатальная ошибка в политике Лондона и Парижа по отношению к побежденным. Удобрив поле семенами реваншизма, они шаг за шагом отступали перед притязаниями Гитлера, которые с каждой уступкой делались все наглее. Между тем достаточно было потребовать от Берлина выполнения соответствующих статей Версальского договора в то время, когда у победителей было достаточно возможностей подтвердить свои требования силой.

В течение семи лет Черчилль и его тогда еще немногочисленные единомышленники неустанно били в набат, призывая осадить реваншистов. Но даже их голосу не вняли премьеры Франции и Англии, не говоря уж об официально декларированной готовности Москвы к совместным действиям против нарастающей фашистской военной опасности. Правда, многие историки считают, что уступки Гитлеру, как и уклонение от сотрудничества с Москвой, были обдуманной политикой Чемберлена и Даладье в надежде канализовать немецкую агрессию на Восток. Если это так, то Сталин отплатил той же монетой, заключив с Гитлером Пакт о ненападении в расчете на полное переключение агрессивного натиска Германии в западное направление.

Декларации о ненападении подписывали с Третьим рейхом и другие европейские государства, так что советский вождь пошел по проторенному пути. Его вина была в другом: Москва поставила свою подпись под секретным протоколом о фактическом разделе сфер влияния, тем самым превратив Пакт о ненападении в тайный сговор с агрессором. Размышляя в своей "Истории Второй мировой войны" об этом драматическом повороте, Черчилль был далеко не так суров, как многие современные критики сталинской политики: "Оставшись в одиночестве (после провала переговоров с Англией и Францией. - Прим. ред.), СССР принял предложение Германии заключить Пакт о ненападении совместно с секретным протоколом, в котором ставился предел германскому продвижению на Восток. Это был реалистический ход, продиктованный политическим цейтнотом в условиях стремительно надвигающейся угрозы войны". Напомню, что Черчилль писал свою историю после окончания войны и у него уже не было никакого смысла подыгрывать Сталину.

В своем первом публичном выступлении после начала Великой Отечественной войны Сталин утверждал, что Пакт о ненападении дал Советскому Союзу еще полтора года мирной жизни. В этом утверждении нет, однако, логики: подразумевается, что Гитлер соблюдал договоры, во всяком случае, до какого-то предела. Между тем предшествующие шесть лет его дипломатической практики с очевидностью продемонстрировали, что договоренности он в грош не ставит, а действует, сообразуясь со своими расчетами.

Принять выверенное решение в случае с Советским Союзом Гитлеру было не так-то просто. Своим главным врагом он считал Англию. Но он побоялся втягиваться в войну с нею, оставляя в тылу на Востоке потенциального врага, который к тому же уже не раз заявлял, что примет участие в совместных действиях против агрессора. Для Гитлера угроза получить удар с тыла представлялась, видимо, весьма реальной. Скорее всего, такого сценария развития событий не исключал и Сталин. Разумеется, после того, как оба соперника истощат свои силы. 

Перед судом павших

После победы в 1945 году Лондон и Париж постарались избежать ошибок, сделанных после Первой мировой войны: не допускать изоляции Германии, строго контролировать ее военную мощь, но не давать повода для возрождения реваншистских настроений. Как нельзя лучше для этой цели подходил Североатлантический альянс. Первый генеральный секретарь НАТО лорд Исмей сформулировал задачу блока кратко и выразительно: "Держать американцев внутри, держать русских снаружи и держать немцев под". Под контролем, то есть, а внутри и снаружи - имеется в виду в Европе и вне ее.

Очевидно, что ни предложение Сталина в ноте в марте 1952 года начать процесс объединения Германии при условии ее нейтрального статуса, ни официальная заявка Москвы от 31 марта 1954 года о вступлении в НАТО не были приемлемы, они противоречили самому смыслу этого блока. К тому времени холодная война уже была в разгаре.

Можно ли себе представить другой сценарий послевоенного европейского устройства, исключающего раскол континента? Для этого Сталин, вероятно, должен был бы удовлетвориться созданием вдоль западных границ СССР пояса нейтральных государств вместо пояса сателлитов, дать им возможность иметь примерно такой же статус, какой имеет Финляндия, не сколачивать лагерь, из которого они побежали при первой возможности. Кто знает, возможно, для обеспечения долгосрочной безопасности СССР такое решение было бы наилучшим. Но для Сталина, как, впрочем, и для всего советского народа, оно в то время едва ли было мыслимым: оно выглядело бы как обнуление итогов Второй мировой войны, победа в которой досталась такой чудовищной ценой.

Победа в Великой Отечественной войне определила весь духовный настрой советского, и прежде всего русского, народа, по крайней мере, на следующие четыре десятилетия. СССР должен быть сильным, чтобы обезопасить себя. И он может надеяться только на самого себя. Отсюда энтузиазм, с которым была столь стремительно восстановлена экономика после войны, готовность терпеть лишения и дальше, примириться с непомерным ростом военных ассигнований, не отступать перед трудностями. Недаром же фраза "лишь бы не было войны" стала знаковой, выражая суть господствующих людских чаяний.

В сердцах поколений, затронутых войной, не переставал звучать реквием по миллионам погибших. Да и как иначе? Мы в ответе перед их памятью. Для выживших оставался "суда живых не меньше павших суд", как писал Твардовский:

Смогли б ли мы, оставив их вдали,

Прожить без них в своем

отдельном счастье,

Глазами их не видеть их земли,

И слухом их не слышать мир отчасти?

Правящая партия, да и не только она, трактовала победу как оправдание задним числом всех кровавых эксцессов предвоенных лет. Да, конечно, были не только репрессии. Поразительна скорость, с которой была создана современная промышленность. Кажется невероятным, что можно было в считаные месяцы после начала войны перебазировать на Восток тысячи заводов. Кто может объяснить, как удалось после беспрецедентной катастрофы первых недель войны через считаные месяцы под Москвой нанести гитлеровцам первое в их послужном списке крупное поражение? Не может не вызывать восхищения подвиг ученых, развивших в считаные десятилетия научные школы, обеспечившие создание - с небольшим лагом по времени по сравнению с США - атомной бомбы и - уже раньше Запада - полет человека в космос. Как вы можете объяснить, спрашивали критиков, что царский режим рухнул, не выдержав напряжения войны, а советская власть под еще более тяжким грузом через 20 лет после своего становления не только не согнулась под этим грузом, но и привела СССР к победе в самой кровавой войне?

Но разве можно взять на себя смелость утверждать, что эти великие успехи были бы недостижимы без кровавой бани, устроенной сталинской властью в 30-е годы и даже в уже мирную вторую половину 40-х? Казалось, что по стране катится чудовищная машина, топки которой работают на крови и плоти. Там среди многих других были перемолоты великий ученый Николай Вавилов, великий поэт Осип Мандельштам, великий режиссер Всеволод Мейерхольд.

История никогда не найдет оправдательных доводов для диких расправ. Помимо всего прочего, именно Сталин невинно пролитой кровью нанес самый сокрушительный удар по социалистическим идеалам, и ему прежде всего коммунисты обязаны тем, что они сейчас в абсолютном большинстве государств находятся на задворках политической жизни. "Практика реального коммунизма надолго отбила охоту к нему во всем мире", - констатировал философ Александр Зиновьев.

Выбор вектора развития

Если иметь в виду не календарное, а смысловое значение века, то для России ХХ век закончился в 1991 году, причем так же, как начался: коллапсом великого государства. Возможно, Советский Союз как социалистическое государство не был обречен, но, скорее всего, последний шанс был упущен примерно за треть века до роковой даты. Я говорю о том времени, когда в конце 1960-х годов были заблокированы так называемые косыгинские реформы.

Они разрабатывались в ситуации, требовавшей перемен: налицо было нараставшее отставание от западных держав по одному из ключевых показателей - в темпах роста производительности труда. Это означало, что СССР проигрывает экономическое соревнование с Западом, хотя незадолго до этого Хрущев обещал "похоронить Америку". Косыгин сознавал необходимость перехода на рыночные рельсы, он ратовал за расширение прав предприятий, в частности за право распоряжаться долей своего прибавочного продукта. Но Брежнев и его главный идеолог Суслов увидели в этих замыслах отступление от "ленинских принципов" развития социалистического общества. Руководство партии побоялось взять на себя риски плавания в неизвестном море. В СССР не появился свой Дэн Сяопин. К рынку мы перешли только в 1990-е годы, параллельно практически уничтожив собственную экономику.

И через два десятилетия после возникновения нового российского государства все еще остается открытым вопрос: удалось ли нам изменить многовековой вектор своего развития, перейти от авторитарных способов управления к демократическим нормам.

Величайшие события и явления столетия:

1. Первая мировая война.

2. Революция 1917 года и Гражданская война в России.

3. Образование СССР.

4. Отказ от золотого стандарта. Введение "долларового стандарта". Позже создание международных финансовых институтов - МВФ и Всемирного банка.

5. Гитлеровский Третий рейх как кровавый зигзаг европейской истории.

6. Вторая мировая война.

7. Появление на мировой арене США как супердержавы, которая доминирует абсолютно во всех сферах: политической, экономической, финансовой, научно-технической и культурной.

8. Распад колониальной системы и рождение многих десятков новых государств.

9. Триумф атомной энергии. Созданные ею новые угрозы. Появление ядерного оружия как нового фактора мировой политики.

10. Выход человека в космос. Высадка человека на Луне.

11. Компьютеры и новые информационные технологии. Начало заката эпохи Гутенберга, длившейся более полутысячелетия.

12. Крах коммунистического эксперимента в России. Распад Советского Союза.