Георгий Гречко: устроить на Марсе революцию…
Самый улыбчивый советский космонавт Георгий Гречко давно уже Землю из иллюминатора не наблюдает, разве что с борта самолета, по телевизору или во сне. Но это вовсе не означает, что он далек от космонавтики, ведь звезды - его жизнь. К тому же, по словам самого Гречко, "бывших" в этом деле не бывает.

Недавно Георгий Михайлович опубликовал книгу своих воспоминаний "Космонавт No 34. От лучины до пришельцев". В беседе с корреспондентом "Эхо планеты" он рассказал о произведениях, которые сыграли главную роль в его жизни.

- Георгий Михайлович, как родилась ваша книга?

- Просто я однажды понял, что нельзя больше молчать о тех удивительных событиях, свидетелем или участником которых я был. Это же маленькое преступление - не рассказать людям об интересном! Но я всегда знал, что я никакой не писатель. Напишу одну строчку - вторую зачеркну. Пытался со знакомым писателем работать, но он писал то, как меня понимал, а моих слов там не было. Тогда я взял диктофон, начал делать записи. Потом перевел их на бумагу, отсек лишнее. Так все наконец и случилось: родились истории о прекрасных людях в моей жизни, о космосе, о необычных происшествиях.

- Вас об этом спрашивали миллион раз, но ведь не спросить нельзя, потому что интересно очень: как вы решили стать космонавтом?

- А я люблю рассказывать, так что спрашивайте на здоровье! В космос меня позвали книги. Сначала фантастика разная увлекла, затем научно-популярная литература. Я понял, что мечту можно осуществить. А самого слова космонавт, кстати, в те далекие годы и не было даже. Существовала формулировка "межпланетные сообщения". Вот в этих самых "межпланетных сообщениях" я и мечтал однажды принять участие. Хотел, понимаешь, революцию на Марсе устроить. Сейчас, конечно, мне смешно об этих своих юношеских порывах вспоминать, но все же до звезд я добрался. И это несмотря на то, что Циолковский мой пыл здорово охладил. Он ведь думал, что человек полетит в космос лет через сто, не раньше! Но когда Королев вовсю развернулся, временные рамки полета человека в космос опять изменились: Сергей Павлович заявил, что уже через 25 лет мы будем на орбите. И вот я смог полететь, дождался, называется. Стал "номером 34".

- Смелая и дерзкая писательская мысль многих увлекала в заоблачные выси и оказала существенное влияние на развитие отечественной космонавтики. Книги каких фантастов произвели на вас наибольшее впечатление?

- Самыми главными авторами для меня, безусловно, были братья Стругацкие. Их книгу "Трудно быть богом" я даже в космос с собой брал. Меня поразила основная мысль этой вещи - никакая, даже самая развитая, цивилизация не может ускорить развитие цивилизации примитивной. Разумеется, и Станислава Лема я обожал, он тогда был очень популярен. Он, кстати, хорошо говорил по-русски, и когда нам довелось встретиться, помню, мы обсуждали кино. Ему не понравилась экранизация "Соляриса", а мне этот фильм нравился очень. Но Лем считал, что его героев изобразили не такими, какими он их описал. Я писателя старался переубедить, объяснял, что режиссер - это же не иллюстратор. Он создал свое собственное произведение на основе книги.

- А что еще помимо Стругацких вы читали в космосе?

- Книгу Ольги Ларионовой "Леопард с вершины Килиманджаро" и еще "Наш человек в Гаване" Грэма Грина. Прибавьте уже упомянутый роман "Трудно быть богом", и получится моя нехитрая космическая библиотечка. С собой же много не возьмешь, вес личного багажа до грамма просчитывался. Вот я и решил брать лишь те любимые книги, в которых, на мой взгляд, есть все и обо всем, и к которым нескучно возвращаться вновь. Между прочим, эту свою потрепанную книжку "Наш человек в Гаване", облетевшую Землю много-много раз, я при встрече подарил самому автору. Грэм Грин очень гордился, что у него есть экземпляр от русского космонавта.

- Космос меняет человека?

- Оттуда невозможно вернуться прежним. Помню, в космосе я выращивал горох, это был эксперимент. И однажды я поймал себя на мысли о том, что подлетаю к нему не только для того, чтобы полить или провести замеры, а чтобы просто посмотреть. Для меня было важно вот это созерцание. Горошины были как живые, они менялись, росли на моих глазах. И когда я вернулся на Землю, что-то изменилось в моем отношении к природе. Я стал очень любить ее и ценить, она ко мне "вернулась". Есть один очень жестокий закон, который действует в жизни. Это закон цены потери: все мы до конца не ценим то, что имеем. А когда теряем - начинаем ценить. Но, как правило, бывает уже поздно что-либо менять.