Солист Большого театра: "Такой укол делают прямо в связки…" - ФОТО Интервью журнала "Эхо планеты" с солистом Большого театра Николаем Казанским.

- Николай, считается, что оперному исполнителю непременно нужно быть ещё и хорошим актёром, ведь как бы прекрасен ни был голос, он не скроет плохой игры. Вы согласны с этим?

- Мне в этом смысле повезло, ведь до того, как окончить консерваторию, я отучился в ГИТИСе, так что получил полное образование и как драматический актёр, и как артист оперного театра. Для оперных исполнителей это, между прочим, не столь уж и распространённое явление. Дополнительные актёрские умения очень мне помогают. Вообще, безусловно, любой оперный певец понимает, что на одном голосе далеко не уедешь, поэтому каждый старается в меру своих сил и способностей.

- Насколько трудно быть солистом Большого театра?

- В любом музыкальном спектакле сложность состоит в самом взаимодействии с оркестром. В Большом театре микрофоном мы не пользуемся, в отличие, например, от Театра оперетты. Поэтому рассчитывать приходится исключительно на свои голосовые связки и умение дирижёра справиться с музыкантами. Тот баланс, который он выстраивает между оркестром и певцами, для оперных исполнителей является решающим: мы всегда должны иметь возможность полноценно прозвучать. Зачастую солисту в одиночку приходится "противостоять" коллективу из шестидесяти музыкантов! А акустика в Большом никогда не была идеальной. И сложность эта никуда не подевалась даже после реконструкции. На этой сцене требуется особенно "концентрированное" пение, чтобы быть в состоянии "пробивать" оркестр. Как говорят у нас, Большому театру нужны большие голоса. Кроме того, порой бывает сложно удержаться в рамках естественности, не "переиграть роль". Допустим, два года назад в Большом поставили "Летучую мышь", новаторское прочтение молодого режиссёра Василия Бархатова, который перевернул известный сюжет с ног на голову, многие восприняли с удивлением. В оперетте, как в перфомансе, условно говоря, лёгкого жанра, нам, солистам, было непросто не переборщить. Было крайне важно не перейти грань утрированного комизма, который не имеет ничего общего с творчеством. Да, оперетта написана так, что это должно быть искромётно и весело, но нужно оставаться максимально естественным и серьёзным одновременно - тогда это будет и смешно, и интересно, и логично.

- А чем вы свой голос "подпитываете"? Есть же какие-то уловки - те же желтки, например?

- Нет-нет, желтки лично я не употребляю. Мы с коллегами всё больше налегаем на лакрицу и тёплые бульоны. И то, и другое для связок очень полезно. Да и вкусно тоже. Но самое полезное лекарство для голоса - это хороший, богатырский сон. Об этом ещё Шаляпин говорил. Голосовые связки - очень тонкая штука как в прямом, так и в переносном смысле. Их нужно очень беречь. А не то можно заработать несмыкание и даже получить укол адреналина в горло. Если у артиста безвыходное положение: голос пропал, а выйти к зрителям необходимо, такой укол делают прямо в связки. Потом, правда, молчать нужно недели две. Слава богу, такое случается редко, у меня, тьфу-тьфу, вообще такого не было. Это я всё к тому, что работа оперных исполнителей и опасна, и трудна.

- Да уж, в каждой профессии свои "подводные камни". Николай, а если вернуться к вашему творческому пути, получается, что сначала вы учились на актёра театра и кино и только затем поступили в консерваторию. Почему именно в такой последовательности?

- Это произошло случайно - судьба, как говорится. Когда после

школы все ринулись поступать куда-то, одноклассница спросила у меня, не собираюсь ли я пойти на актёрский факультет. В школе я активно участвовал в самодеятельности: КВН, спектакли, концерты... Словом, девушке показалось само собой разумеющимся, что я захочу стать артистом. Всерьёз же я об этом никогда не задумывался, я вообще слабо представлял, с чем хочу связать свою жизнь, но тогда во мне что-то вдруг щёлкнуло и я решил: а точно, почему бы не податься в артисты? Попал в ГИТИС в конце концов. Как мне впоследствии признавались педагоги, они решили дать мне шанс именно после того, как я что-то спел, всё остальное их не очень впечатлило.

- А что именно вы пели, помните сейчас?

- Смешно говорить об этом! Я исполнил блатную песенку "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла...". Но приёмная комиссия, судя по всему, впечатлилась. Так что в ГИТИС я поступил благодаря Михаилу Шуфутинскому! Зато когда у нас появилась педагог по вокалу, а это была известная советская эстрадная певица Тамара Григорьевна Миансарова, она за меня сразу ухватилась и поняла, что я способен на гораздо большее, нежели шансон. Именно она вселила в меня уверенность в том, что у меня есть голос, что я умею петь и что мне обязательно нужно поступать в консерваторию и идти по музыкальной стезе. Вот так, получив диплом ГИТИСа, я поступил в Московскую консерваторию.

- А как вы очутились в Большом театре? Сюда за красивые глаза не берут.

- Когда я учился уже на третьем курсе консерватории, усиленно занимался дополнительно, ведь до этого-то я и нотной грамоты толком не знал. Но поскольку голос был, и, очевидно, неплохой, по рекомендации нашего профессора Юрия Александровича Григорьева мне предложили принять участие в спектакле "Псковитянка", который в Большом ставил Евгений Фёдорович Светланов. Это оказалась его последняя постановка. Мне повезло поработать с этим удивительным человеком и великим музыкантом. В Большом мной остались довольны и пригласили в группу стажёров. Так я постепенно превратился в одного из солистов.

- А находите ли вы применение своему актёрскому таланту вне стен Большого?

- Последние несколько лет я как раз совмещаю работу в основной труппе Большого с участием в репертуаре театра "Школа драматического искусства Анатолия Васильева". Играю там в спектаклях "Фауст" и "Каменный гость, или Дон Жуан мёртв". В этом театре уделяется большое внимание музыкальному сопровождению спектаклей и мелодике речи артистов. Всё это очень близко мне.

- Николай, сегодня вы уже известный оперный исполнитель. Скажите, каково это: работать в легендарном оперном театре, выходить на сцену, у которой такая история?

- Банальные вещи говорить не хочется, но ведь это действительно огромная честь, это счастье. Так думают все мои коллеги, в том числе иностранцы. Тем удивительнее мне кажется моё пребывание в этих стенах, что по какой-то невообразимой, загадочной иронии судьбы мой прапрапрадед был тем человеком, который после пожара 1812 года восстанавливал этот театр.

- Просто невероятно! Получается, что в определённом смысле вы "вернулись" в свой "отчий дом"...

- Пожалуй, можно сказать и так, хотя, разумеется, к этому интересному историческому эпизоду я отношусь пусть и с трепетом, но с совершенно здоровым чувством, и не ищу каких-то сверхсмыслов. Кстати, вспомнил ещё, что в архивах консерватории я как-то обнаружил документ о зачислении туда моей прабабки Клеопатры Николаевны, дочери ротмистра. Клеопатра не достигла больших успехов на музыкальном поприще и, кажется, даже не доучилась. Но копию того документа я храню дома, для меня это реликвия.

- В Большом театре вы принимаете участие во многих постановках. А какие из них для вас любимые, какие свои партии считаете лучшими?

- Основными для себя на данный момент я считаю оперы "Турандот", "Золотой петушок", "Пиковая дама", "Волшебная флейта". Важным было и участие в "Кавалере розы" и в экстравагантной "Летучей мыши". Кстати, заметил любопытное совпадение: так складывается, что в последнее время большинство моих партий я исполняю в военной форме! Это и пристав в "Борисе Годунове", и лейтенант Цунига в "Кармен", и воевода Полкан, преобразившийся в спектакле Кирилла Серебренникова в генерал-лейтенанта при Верховном главнокомандующем. Даже в опере Прокофьева "Огненный ангел", где предстаю в образе инквизитора, прототипом моего персонажа является Дзержинский в кожаном плаще и фуражке. Если говорить о самом любимом спектакле, то пока для меня это всё-таки однозначно "Турандот", где исполняю роль главного министра. Я создал личный рисунок этого образа, чем очень горжусь. В целом же у меня ещё не было прямо какой-то суперграндиозной роли, но надеюсь, что всё впереди. Мне сейчас 37 лет, но, как говорила мой педагог по вокалу, когда я ещё был студентом, по-настоящему голос развивается и раскрывается только после тридцати пяти.

Нажмите на фотографии для увеличения: