Азербайджан против вируса продажности и лжи:

Автор: Эльчин Алыоглу, директор Baku Network, специально для Day.Az

Когда-то государства падали под ударами пушек, теперь - под ударами смыслов. Империи прошлого теряли земли, современные - теряют идентичность. Мир XXI века стал ареной не физического, а идеологического завоевания: здесь не нужно вводить танки, достаточно ввести вирус идей.

Я наблюдал, как пандемия COVID-19 стерла привычные координаты мира - но не только медицинские или экономические. Разрушился старый идеологический порядок. Мы впервые увидели, что институты, веками служившие маяками рациональности - международные организации, глобальные СМИ, даже церкви - утратили способность к убеждению. Вакцинация превратилась в акт веры, а не науки; общественные дискуссии - в цифровые гражданские войны. И в этой турбулентности каждое государство столкнулось с простым, но беспощадным вопросом: кто владеет умами моих граждан?

В политической философии есть тонкое понятие - "предел политического". Оно означает ту невидимую черту, за которой власть теряет способность быть источником легитимности. Сегодня этот предел проходит не по границам, а по сетям, по мессенджерам, по блогам, где реальность формируется быстрее, чем законы успевают ее описывать. Суверенитет, который раньше измерялся армией и промышленностью, теперь измеряется устойчивостью национального сознания.

Когда я изучаю американский опыт противодействия внешним идеологическим влияниям, меня поражает последовательность, с которой Вашингтон защищает свой внутренний нарратив. Еще в 1938 году был принят закон FARA - акт, требующий регистрации всех, кто представляет интересы иностранных структур. Это был не бюрократический шаг, а форма превентивной защиты сознания нации.

Позже, в эпоху холодной войны, американцы создали целую инфраструктуру защиты смыслов - от культурной дипломатии до цензуры под видом "национальных интересов". Сегодня та же логика продолжает жить в другом виде: FBI создает специальные подразделения, отслеживающие вмешательство в выборы и дезинформационные кампании, а корпорации Силиконовой долины становятся инструментом идеологической фильтрации.

Интересно, что во времена Трампа идеологическая защита приняла инвертированный характер. Тогда президент обвинил собственные институты в утрате суверенитета - мол, "глубинное государство", "враждебные СМИ", "глобалистские элиты" захватили право определять, что есть истина. Трамп фактически запустил внутреннюю идеологическую мобилизацию. Для Америки это стало новым типом гражданской войны - войной за право определять, где находится центр национального разума.

Турция первой поняла, что идеологическая атака не обязательно приходит снаружи - она может вырасти внутри. Gezi Park, попытка переворота 2016 года, параллельные структуры Гюлена - все это примеры идеологической инфильтрации, где духовная риторика маскировала политическую диверсию. Турецкий ответ был жестким, но системным: государство зачистило медиаполя, образовательные институты, партийные структуры, где присутствовали "агенты чужого сознания".

Сегодня это вызывает споры, но факт остается фактом: Турция сохранила единую волю. И если в начале 2010-х ее называли "демократией на изломе", то теперь она - "демократия с имунной системой". Любопытно, что в то время, как Запад обличает Анкару в "авторитаризме", он сам реализует аналогичные меры - только под другим брендом: борьба с фейками, регулирование платформ, контроль потоков данных. Разница лишь в том, что Турция честно называет это национальной безопасностью, а не "защитой демократии".

Китай пошел дальше всех, превратив идеологическую защиту в технологическую форму. Его концепция "киберсуверенитета" - это не просто контроль над интернетом, а целая философия цифрового порядка. В Китае интернет - не пространство свободы, а инфраструктура государства. Идеологическая чистота рассматривается как условие стабильности, а стабильность - как форма выживания.

Многие критикуют Пекин за цензуру, но с прагматической точки зрения китайцы сделали то, чего не осмелились западные демократии: они признали, что информационная безопасность - это часть обороны, как границы или ядерный щит. Когда западные общества утонули в фрагментации смыслов, Китай смог удержать внутреннюю идеологическую монолитность - пусть и ценой интеллектуальной стерильности.

В Казахстане и Узбекистане мы видим другой формат борьбы - не столько с идеями, сколько с носителями внешнего влияния. Реформы Токаева, чистки в госаппарате, уход старых кланов - это не только политическая, но и идеологическая санация. Новые элиты этих стран ищут собственный путь между Россией, Китаем и Западом. Их задача - вернуть себе право формулировать национальную повестку, не повторяя чужие лозунги.

Эта борьба за идеологическую субъектность - незаметная, но фундаментальная. Она напоминает, как в XIX веке азиатские государства пытались модернизироваться, не потеряв душу. Тогда империи рушились от пушек, сегодня рушатся от чужих концептов.

Кавказ всегда был не просто регионом, а пространством столкновения цивилизаций. И потому вопрос идеологической безопасности здесь особенно острый. Грузия, например, после волнений 2021-2024 годов пошла по пути правового барьера: приняла закон о "прозрачности иностранных влияний". Запад возмутился, но ведь логика проста - если деньги приходят из-за границы, пусть общество знает, на что они идут. Это честнее, чем лицемерие европейских грантовых структур, где "независимые" НКО десятилетиями жили на бюджетах внешних фондов.

Армения выбрала другой сценарий - чистку пророссийских кланов и олигархии. Пашинян, как бы к нему ни относились, осознал: власть, не контролирующая идеологические каналы - СМИ, церковь, бизнес, - всегда останется заложницей чужой воли. И хотя его шаги против духовенства и старой элиты воспринимаются болезненно, он ведет ту же войну - войну за монополию на национальное сознание.

Ведь Южный Кавказ - это не просто регион. Это геополитическая лаборатория, где проверяются на прочность все теории о государственном суверенитете и внешнем влиянии. Здесь идеология всегда имела не меньший вес, чем армия. Потому что пространство, где пересекаются империи, не может быть нейтральным - оно либо формирует собственную систему смыслов, либо становится ареной для чужих.

Я внимательно следил за грузинским процессом последних лет. На первый взгляд, история с законом о "прозрачности иностранных влияний" - это политический скандал. На деле - важнейший прецедент в постсоветском мире. Грузия впервые за долгое время попыталась очертить границы собственного информационного суверенитета.

Почему Запад так остро отреагировал? Потому что этот закон ломает привычную схему: НКО и грантовые структуры, получающие миллионы долларов из-за рубежа, больше не смогут действовать под маской "гражданского общества". Это не борьба с оппозицией, как утверждают брюссельские чиновники, а борьба за прозрачность идеологического поля.

Тбилиси наконец признал очевидное - вмешательство в дела государства сегодня не обязательно выражается в военной базе или дипломатическом давлении. Оно может прийти в виде отчета НПО, исследования о "правах меньшинств", гуманитарного гранта или кампании в соцсетях. Именно так внешние центры влияния формируют внутренний дискурс.

Грузия сопротивляется - пусть противоречиво, пусть нервно, но принципиально. Это сопротивление не только внешнему давлению, но и собственным иллюзиям. Ведь 30 лет стране внушали, что "евроинтеграция" - это автоматический билет в клуб благополучных. Но в какой-то момент стало ясно: интеграция без суверенитета - это не путь, а ловушка.

Грузинское общество сегодня делится не на "проевропейских" и "пророссийских", а на тех, кто хочет сохранить страну как самостоятельный субъект, и тех, кто готов обменять этот статус на очередной транш. Политическая элита - тоже не монолитна, но государственный инстинкт у нее просыпается. Именно поэтому власти не отступили, несмотря на давление ЕС и угрозы санкций.

Армения пошла другим путем. Здесь идеологическая война приняла форму "революции сверху". После 2018 года Никол Пашинян превратил борьбу за власть в борьбу за контроль над сознанием. Он понял: старые элиты - это не просто конкуренты, это каналы внешнего влияния.

Российские олигархи, церковная иерархия, постсоветская бюрократия - все это составляло "глубинное государство" Армении. Разрушая их, Пашинян создавал новый тип армянской идентичности - более светской, национальной и западно ориентированной. В этом смысле его политика - не столько либеральная, сколько секулярно-националистическая.

Парадоксально, но Армения, которая десятилетиями считала себя аванпостом российской политики, сегодня переживает обратный процесс - деимпериализацию сознания. Это очень болезненно. Когда ломается психокультурный код, неизбежно рождается социальный конфликт: часть общества цепляется за старый порядок, часть ищет спасения в новом.

Пашинян - не реформатор в классическом смысле, он скорее хирург. Его методы грубы, но логика понятна: чтобы Армения могла выжить как самостоятельная политическая единица, ей нужно очистить свои институты от зависимости - от Москвы, от кланов, от псевдоэлит, живших на ренту чужого влияния.

И здесь важно понимать - борьба за идеологический контроль в Армении имеет двойную природу. С одной стороны, она направлена на укрепление национальной субъектности. С другой - порождает новые зависимости, теперь уже от Запада. И если Пашинян не сумеет выстроить собственную ось идентичности, Армения рискует поменять одну внешнюю систему координат на другую.

Грузия и Армения демонстрируют два полюса одной проблемы. Первая борется за суверенитет правовыми инструментами - через законы, парламент, суды. Вторая - через революцию и персоналистскую власть. Но обе движутся по одной оси: оси смысловой независимости.

В Грузии - это правовая попытка восстановить контроль над деньгами и информацией. В Армении - попытка очистить сознание от постимперских структур. И в этом контексте именно Азербайджан выглядит самым устойчивым звеном региона: здесь идеологическая защита не разрозненная реакция, а системный процесс, встроенный в стратегию государства.

В мире, где армии заменяются алгоритмами, а вторжения совершаются не танками, а нарративами, Азербайджан же выстраивает собственную систему защиты - не вокруг границ, а вокруг сознания. Наше государство не копирует чужие модели. Мы не строим "великую стену" из цензуры, как Китай, и не разыгрываем демократические спектакли под диктовку внешних спонсоров, как многие на постсоветском пространстве. Азербайджан идет по более сложному пути - пути идеологического иммунитета, где защита строится не на страхе, а на осознанной, органической солидарности между государством и народом.

В последние годы страна прошла проверку, которую не выдержала бы ни одна искусственная демократия региона. После победы в 44-дневной Отечественной войне, когда казалось, что нация наконец получила передышку, началась новая, более тонкая атака - атака на ее сознание.

Идеологическая агрессия XXI века - это не пропаганда в классическом смысле. Это искусство разрушать доверие. Когда внутри общества начинает звучать хор голосов, повторяющих тезисы чужих столиц - "армия не готова", "война - ошибка", "Запад лучше знает, как вам жить" - это уже не мнение, это управляемый процесс.

У любой "пятой колонны" есть три признака. Первый - идеологическое паразитирование: использование демократической риторики для оправдания антигосударственных действий. Второй - внешняя подпитка: гранты, фонды, зарубежные "учебные центры". Третий - попытка легитимировать себя через моральную позу: "мы боремся за свободу". На деле же они борются за право чужих держав вмешиваться во внутренние дела страны.

Так было в 1990-х, когда Азербайджан только вставал на ноги, и так продолжается сегодня. Разница лишь в том, что технологии стали тоньше. В девяностые митинг был главным оружием. Теперь его заменили феминистские блогеры, "новаторы", псевдолиберальные активисты, действующие под лозунгом "no war". Они говорят о "мире", но их мир - это тишина под чужим контролем. Они говорят о "демократии", но их демократия - это зависимость от внешних центров силы.

А Рамиз Мехтиев - символ того, как можно из академика превратиться в архитектора подрывных схем. Его роль - не в идеях, а в методе: долгие годы он создавал интеллектуальную почву, на которой выросли радикальные антигосударственные сети. Его ученики, его "проектные люди", до сих пор раскачивают общественное пространство под видом критики.

Я не идеализирую власть - любое государство нуждается в критике. Но между критикой и подрывом есть грань. Мехтиев и его наследники ее стерли. Они построили внутри страны целую сеть людей, мыслящих в логике чужих стратегий.

Радикальная оппозиция, возглавляемая людьми вроде Али Керимли и Исы Гамбара, стала прямым продолжением этих сценариев. Ведь если проанализировать их заявления, особенно в преддверии Второй Карабахской войны, то картина очевидна: каждый их тезис совпадал с интересами внешних игроков. Когда Али Керимли заявлял, что "азербайджанская армия не способна воевать", он повторял не собственную мысль, а чужой заказ. Это был акт психологического саботажа, направленный на подрыв национального единства.

И если раньше подобные акции финансировались напрямую, теперь это происходит через "серые схемы" - международные фонды, гранты, некоммерческие структуры, а также через "диаспорные посредничества". Пример связи Исы Гамбара с делом Имамоглу в Турции лишь подтверждает: денежные потоки в Анкаре и Баку идут из одних и тех же источников.

Пятую колонну невозможно уничтожить декретом. Ее можно только разоблачить - показать, кто и зачем служит чужим интересам. Показателен факт: дети некоторых оппозиционных лидеров живут в Лондоне и Торонто, учатся на западные деньги и публикуют посты, где признают выдуманный "армянский геноцид". Это уже не политическое мнение - это демонстративная идеологическая капитуляция.

Такое поведение не случайно. Это часть общей стратегии - подменить национальную память культурным космополитизмом, где все национальное объявляется "устаревшим", а все западное - "универсальной нормой". На самом деле это новая форма колониализма: мягкая, обволакивающая, но не менее опасная, чем прежняя.

Азербайджан, в отличие от соседей, не играет в "демократические эксперименты" под диктовку грантодателей. У нас существует осознанное понимание: идеологическая безопасность - это не репрессия, а архитектура устойчивости. Государство создает барьеры не для подавления мнений, а для защиты идентичности.

В этом смысле мы ближе к японской или сингапурской модели - к рациональному патриотизму, где свобода и дисциплина не противопоставлены, а соединены. В основе этой модели - простая, но мощная идея: народ и государство не противники, а соавторы национальной судьбы.

Именно поэтому Азербайджан выдержал то, что разрушило другие общества: информационные атаки, религиозные диверсии, попытки международных НПО навязать "альтернативные" нарративы. Потому что здесь критерием истины остается не грант, а совесть.

Но время требует идти дальше. Мы не можем ограничиться обороной. В XXI веке государство, которое только защищается, обречено. Азербайджану нужно наступать - интеллектуально, культурно, медийно. Мы должны экспортировать не только нефть, газ и электроэнергию, но и собственный взгляд на мир.

Для этого необходимо укреплять медиасферу, поддерживать национальную школу аналитики, развивать think tank-структуры, которые будут формировать нашу повестку, а не ретранслировать чужую. Нужно вводить обязательные курсы медиаграмотности, историю идеологических войн, защищать интернет-пространство от дезинформации.

И главное - юридически пресекать деятельность структур, получающих внешнее финансирование и действующих против интересов Азербайджана. Это не репрессия, а элементарная гигиена государства. Любая страна, от США до Китая, поступает так же.

Сегодня мы живем в эпоху, когда границы атакуются не армиями, а алгоритмами, и идеологическая стабильность становится эквивалентом территориальной целостности. Страны, потерявшие контроль над своим сознанием, исчезают без войны. Украина, Ливан, Тунис, Грузия - все они стали заложниками чужих идей, внедренных под видом прогресса.

Азербайджан же строит иную траекторию. Мы не ищем покровителей. Мы сами формируем стратегию идеологической устойчивости, где каждая сфера - от образования до культуры, от дипломатии до медиа - служит укреплению национальной субъектности.

Наши идеологические границы - это не стены, это код. И этот код мы обязаны хранить, как хранят святыню. Потому что если его перепишут - мы потеряем не только прошлое, но и будущее.