Граница закона: как миф о мигрантской преступности стал оружием в руках политиков

Автор: Эльчин Алыоглу, директор Baku Network

На сайте Baku Network опубликована статья о том, как в Европе используют мигрантов.

Day.Az представляет полный текст статьи:

Весной 2025 года немецкий канцлер Фридрих Мерц, некогда скромный политик из ХДС, ознаменовал своё вступление в должность заявлением, которое эхом разошлось по всей Европе: Германия урежет приём просителей убежища до 100 тысяч в год, приостановит программу воссоединения семей и увеличит депортации. Формулировки были жёсткие - почти полицейские. Однако это была не просто борьба с потоком мигрантов. Это была часть куда более масштабной игры: перенастройки общественного сознания, подмены причин социального недовольства и легализации управляемой ксенофобии.

Политики в Германии, США, Франции и Италии стремительно унифицируют своё послание: "Мигранты - угроза". Правые и центристы больше не спорят, они слились в общем хоре "безопасности". Электорат, уставший от экономической стагнации, нестабильной внешней политики и дорогой жизни, получил удобную мишень. Но за этой новой жёсткостью скрывается опасный парадокс: реальность не только не подтверждает связь между миграцией и преступностью - она её опровергает.

Согласно последнему отчёту Европейского бюро криминальной статистики (ECSB, апрель 2025), уровень насильственных преступлений в странах с высокой миграцией - таких как Германия, Швеция и Нидерланды - с 2015 по 2024 год снизился в среднем на 23%. В Германии, где число мигрантов выросло с 8% до 14% населения, количество зарегистрированных преступлений снизилось с 5,9 млн до 4,3 млн. То же самое наблюдается и в США: по данным FBI и Urban Institute, в тех штатах, где доля мигрантов превышает 20%, уровень убийств, изнасилований и тяжких нападений - ниже национального среднего на 18-26%.

Неужели мигранты - это щит, а не угроза? В определённой мере - да. Первое поколение мигрантов в странах Запада совершает в два-три раза меньше правонарушений, чем местное население. Это подтверждают и исследования, и практика. В Чили, например, более двух миллионов венесуэльцев, бежавших от режима Мадуро, после переезда показали один из самых низких уровней преступности среди всех групп населения, что подтверждено Национальным институтом общественной безопасности Чили (январь 2025).

Однако всё меняется, когда речь заходит о втором поколении. И здесь начинается главное лицемерие системы.

Дети мигрантов, выросшие в Германии, Франции, Бельгии, становятся участниками преступлений чаще, чем их родители. Почему? Ответ не в этнической предрасположенности - его стоит искать в системе. Дискриминация в образовании, сегрегация по месту жительства, ограничение доступа к экономическим возможностям и систематическое отчуждение от гражданской идентичности страны - всё это формирует взрывоопасную смесь. Так называемая "нисходящая ассимиляция" приводит к тому, что дети иммигрантов чувствуют себя ни своими, ни чужими.

Пример - Франция. В 2024 году среди арестованных за участие в уличных беспорядках в Лионе и Марселе 63% были выходцами из семей мигрантов. Но 72% из них - родились во Франции, говорили только по-французски, учились в местных школах и не имели никакого "иностранного паспорта". Государство создаёт иллюзию инклюзивности, но на практике выстраивает невидимые стены.

В Германии, по подсчётам Der Spiegel (март 2025), в вечерних новостях на телеканале ZDF в течение последних двух лет каждое пятое сообщение о преступлениях сопровождалось упоминанием "мигрантского следа", даже если происхождение преступника не подтверждено. Это усиливает тревожность аудитории, формируя устойчивую ложную ассоциацию.

Но особенно тревожна ситуация в США. Свою новую предвыборную кампанию Дональд Трамп начал с заявлений о депортации 20 миллионов мигрантов, включая 240 тысяч украинских беженцев и более 100 тысяч россиян, бежавших от мобилизации. Он утверждает, что "мигранты приносят преступность, насилие и угрозу для американских детей". Однако по данным Migration Policy Institute (март 2025), более 68% этих людей имеют высшее образование, 42% работают в IT, образовании и здравоохранении, а уровень правонарушений среди них - на 37% ниже, чем у коренных американцев того же возраста.

Вводимые ограничения - не про безопасность. Это политический капитал. Европа ужесточает миграционные законы не потому, что преступность растёт, а потому что растёт популярность правых. Правительство Италии под управлением Джорджи Мелони с начала 2024 года провело 28 законов, ограничивающих права мигрантов, включая запрет на подачу заявления о статусе беженца с территории Италии - вопреки Женевской конвенции.

Германия пошла дальше: новый закон, прошедший в Бундестаге в апреле 2025 года, предусматривает автоматическую депортацию мигрантов, получивших даже административный штраф, если они не имеют ПМЖ. Это означает, что студент, который не оплатил вовремя парковку, рискует быть высланным из страны.

Это уже не просто политика - это институционализированная ксенофобия. И всё чаще в этой системе жертвами оказываются не преступники, а те, кто приехал спасаться от войны, голода или преследований.

Запад сегодня словно бы решил переписать код социальной справедливости - и вычеркнуть из него мигранта. Под грохот политических лозунгов, под скрежет укрепляемых границ и аплодисменты запуганного электората продолжается слепая и дорогостоящая охота на образ врага, который, как выясняется, часто не просто невиновен, но и полезен.

Феномен "нисходящей ассимиляции" - один из наиболее болезненных симптомов системного кризиса интеграционной политики. Страны Европы десятилетиями игнорировали тот факт, что гастарбайтеры, прибывавшие в 1960-х и 70-х, не были "временными работниками", как наивно полагали немецкие и голландские чиновники. Они оставались, заводили семьи - но система продолжала делать вид, что их здесь нет.

Результат - появление поколений, выросших между двумя мирами, не принятых ни одним. Молодые люди, чьи родители приехали из Марокко, Турции, Косово, Алжира, оказались в культурной и юридической тени. Их не называли по именам - их называли Ausländer, даже если они родились в Мюнхене или Роттердаме. Так родились кварталы "социального взрыва", а из них - целые поколения молодых людей, которых политика сделала уязвимыми для маргинальных форм идентичности: уличных банд, религиозного радикализма или криминальных группировок.

Но виноваты ли они? Или виновата система, которая отказалась их признать?

На другом конце мира в это же время страны так называемой "позитивной иммиграции" - Канада, Австралия и США - выстраивали прямо противоположную парадигму. Эти государства, будучи продуктом иммиграционных волн, приняли идею мультикультурализма не как угрозу, а как основу национального самоощущения. Здесь мигрант - это будущий избиратель, налогоплательщик и участник общества.

Результат? В Канаде, по данным Министерства общественной безопасности (апрель 2025), уровень преступности среди мигрантов первого поколения на 31% ниже, чем в среднем по стране. В Австралии - на 24%. В США - на 28%.

Парадоксально, но факт: чем больше страна готова принять и легализовать мигранта, тем безопаснее становится её общество. Там, где человек получает возможность участвовать в жизни, он гораздо реже делает выбор в пользу преступления.

Тем не менее, Европа предпочла путь жесткой ассимиляции - и теперь пожинает плоды. Швейцария - пример правового формализма, граничащего с ксенофобией. Даже в третьем поколении потомки иммигрантов в этой стране считаются иностранцами. Результат - самое высокое соотношение мигрантов к числу заключённых в Европе: 71% заключённых не имеют швейцарского паспорта (по данным Swiss Federal Statistical Office, март 2025).

Но это не значит, что они более преступны. Это значит, что они более уязвимы - юридически, социально, лингвистически. Они не знают своих прав, не имеют доступа к адвокатам, не понимают механизмов защиты. Их чаще задерживают, реже отпускают под залог, они реже обжалуют приговоры.

Во Франции, где получившие гражданство автоматически перестают считаться мигрантами в уголовной статистике, картина иная: 34% заключённых имели миграционное происхождение, но только 11% были "официально" мигрантами. Так система занижает цифры - чтобы скрыть провал интеграции.

В Италии и Германии статистика также искажена: в числе "мигрантских преступлений" - безбилетный проезд в транспорте, нарушение режима пребывания и подделка документов. В 2022 году в Германии 63% "уголовных дел мигрантов" касались именно этих правонарушений.

Ещё один фактор - мигранты чаще становятся не преступниками, а жертвами. Они селятся в бедных районах, взаимодействуют в основном друг с другом, а значит - и конфликты чаще происходят внутри общин. В этих районах полиция работает по принципу "гетто-наблюдения", усиливая контроль, но не защиту. Если мигранта избивают - его жалоба может быть проигнорирована. Если он задержан - дело передадут в суд без тщательного следствия.

Мигранты редко идут в полицию - боятся. Боятся депортации, боятся мести, боятся непонимания. И всё это - в мире, где с каждым месяцем возрастает уровень дезинформации.

Европейские и американские СМИ играют ключевую роль в формировании мифологии мигрантской преступности. В Британии, согласно отчёту Ofcom (2024), 38% новостей о преступлениях в таблоидах упоминали национальность подозреваемого - если он был мигрантом. Если же преступление совершал англичанин, этнический аспект почти никогда не акцентировался.

В Германии издания Bild и B.Z. за 2023-2024 годы опубликовали более 400 заметок, в которых преступления связывались с происхождением подозреваемого - без юридических оснований. В Италии телеканалы Mediaset не раз публиковали ложные сообщения о "мигрантских группировках", которые якобы насилуют женщин на вокзалах. Позже прокуратура признавала эти факты выдумкой.

Всё чаще возникает ощущение, что наиболее опасны не сами мигранты, а те, кто конструирует из них образ врага. Это политики, которым нужны простые решения для сложных проблем. Это медиа, которым важны клики. Это институты, которые не хотят менять устаревшие модели.

Реальность же требует другого: признания структурных причин, инвестиций в школы, центры интеграции, социальные проекты. Требует не охоты на мигрантов, а охраны закона - в его изначальном, универсальном смысле.

В XXI веке преступление - это не "откуда ты приехал", а "почему тебе не дали шанса стать частью общества".

Если хочешь, я подготовлю третью часть - о глобальных последствиях текущих миграционных репрессий и моделях успешной интеграции.

Когда в Саутпорте, тихом городке на северо-западе Великобритании, произошло нападение на танцевальную школу, британское общество охватила истерия. Telegram-каналы, ориентированные на "альтернативные источники информации", в считанные часы разнесли "новость": нападение якобы совершил сирийский беженец, недавно прибывший в страну. Вскоре по всей стране прокатилась волна погромов: горели приюты для мигрантов, громили рестораны, а полиция безучастно наблюдала. Но позже выяснилось: преступник был рожден в Ливерпуле, в семье беженцев из Руанды, и, вопреки вбросу, не имел отношения к исламу. Виновный был не религией, а фрустрацией. Не миграцией, а бедностью.

Этот случай - не исключение, а закономерность. Век цифровых манипуляций породил новую форму терроризма - когнитивного. Она действует не бомбами, а алгоритмами. Не через кровь, а через клики.

Когда в Норвегии неонацист расстрелял десятки подростков в лагере на острове Утойя, СМИ заговорили о "психологическом кризисе". Когда американец белой расы устроил бойню в церкви в Южной Каролине, он оказался "психически неуравновешенным одиночкой". А вот когда террористом оказывается человек с миграционным прошлым, особенно мусульманин, - это сразу превращается в часть глобального заговора.

Двойные стандарты? Более того - стратегическая слепота. По данным Global Terrorism Database за 2023 год, более 58% террористических актов в странах G7 были совершены ультраправыми и радикально-националистическими группами, в большинстве случаев - коренными гражданами. И лишь 17% имели исламскую или миграционную мотивацию. Но в телевизионных новостях и заголовках крупнейших таблоидов цифры распределяются иначе: об исламском терроре говорят в пять раз чаще.

Так создается устойчивая иллюзия: преступность - это мигранты, терроризм - это ислам, а угроза - это "иные". При этом факт остается фактом: самыми частыми жертвами и преступлений, и террора становятся не "местные", а сами мигранты. Внутри этнических общин, где культурная изоляция сочетается с экономической бедностью, бытовое насилие, преступления по неосторожности и межличностные конфликты встречаются чаще. Но это - не из-за "генов", а из-за того, что государство предпочло забыть об этих людях сразу после их прибытия.

Особое место в образе "опасного мигранта" занимают этнические криминальные группировки. Да, они существуют. Да, они совершают тяжкие преступления. Но вот что важно: доля таких преступлений - мизерна. Однако эмоциональный резонанс - огромен. Медиарепрезентация мигрантской мафии в Германии, например, выросла на 300% с 2017 по 2024 год, тогда как число преступлений, официально квалифицированных как действия этнических группировок, сократилось на 12% (данные Федерального криминального ведомства ФРГ, 2025).

СМИ раздувают отдельные случаи до масштабов национальной угрозы, забывая, что за каждым преступлением стоит конкретный человек, а не национальность.

Наиболее ядовитый аспект миграционного мифа - его экономическая природа. История знает, что бедность всегда искала виноватых. В 1517 году в Лондоне погромы против иностранных торговцев совпали с экономическим кризисом и войной с Францией. Те же механизмы работают и сегодня.

Метаисследование Лондонской школы экономики (февраль 2025) выявило ключевые факторы, формирующие антимигрантские настроения: низкий уровень образования, материальная неустойчивость, отсутствие социальных гарантий и ограниченность контакта с иностранцами. Люди, имеющие реальный опыт общения с мигрантами, значительно реже склонны считать их угрозой. Именно поэтому против миграции чаще выступают жители сельской глубинки, где приезжих мало, но экономических трудностей - с избытком.

Парадоксально, но именно в городах, где мигрантов больше всего, к ним относятся доброжелательнее. В мегаполисах - Париже, Нью-Йорке, Берлине, Торонто - более высокий уровень образования, выше доходы, шире кругозор. Там мигрант - это не миф, а коллега, сосед, преподаватель. А вот в депрессивных районах Огайо, Саксонии или Калабрии, где иностранцев почти нет, они воспринимаются как угроза, которую ещё только предстоит "отразить".

Ничто не мобилизует избирателя так, как страх. И политики научились его эксплуатировать с хирургической точностью. Когда Джей Ди Вэнс в 2016 году назвал антимигрантскую риторику Дональда Трампа "культурным героином", он, возможно, не осознавал, насколько буквально окажется его метафора. Как героин, ксенофобия вызывает быстрое облегчение - иллюзию контроля и порядка. Но за ней следует паралич общества, утрата солидарности, разрушение гражданского доверия и институциональная апатия.

Сегодня в США эта риторика переросла в политику. С приходом Трампа ко второму сроку страна уже готовит депортацию сотен тысяч людей - от украинцев до россиян, от сирийцев до афганцев. А в Европе повсеместно вводятся меры, ограничивающие права на воссоединение семей, трудоустройство и даже доступ к медицинской помощи для мигрантов. Всё это под благовидным предлогом борьбы с преступностью.

Но преступление - это не паспорт. Преступление - это нищета, исключённость, ненависть и страх. Именно их культивирует система, в которой политик побеждает, когда гражданин боится.

Мигрант сегодня - это зеркало, в котором общество видит свои страхи. Но разбивая зеркало, не уничтожить отражение.

Если бы страх мог решать экономические задачи, западный мир давно бы избавился от всех своих проблем. Но, как показывает практика, тревога - плохой экономист. Миграция, которую политики стремятся остановить с помощью риторики, законов и погромов, не только не прекращается - она растёт. Потому что движется не страхом, а спросом. И в этой логике самыми яркими разоблачителями популизма оказываются... цифры.

Выход Великобритании из ЕС стал одним из самых ярких политических актов антимигрантского популизма в XXI веке. Но спустя восемь лет после референдума ситуация приобрела комический оттенок: число иммигрантов не только не уменьшилось - оно выросло в разы. Если в 2016 году в страну прибывало около 380 тысяч человек в год, то в 2024-м - более 950 тысяч. Только за год Великобритания приняла почти миллион иностранцев, причем из стран, не входящих в ЕС. То есть из тех самых "опасных мест", откуда, по утверждениям брекситёров, британцы якобы хотели закрыться.

Уровень поддержки Brexit, согласно опросам YouGov (февраль 2025), упал до 30%. Всё чаще британцы задаются вопросом: зачем мы это сделали, если миграция выросла, а экономика - просела?

На протяжении двух президентских кампаний Дональд Трамп выстраивал себе образ "пограничного маршала", способного построить стену - и буквально, и метафорически. Но реальность подводила. В его первый срок число мигрантов снижалось незначительно - в основном из-за сокращения студенческих виз и блокировки натурализации для служивших в армии иностранцев. Основной поток остался нетронутым: строительный сектор, сельское хозяйство и даже IT продолжали нуждаться в дешёвой и мотивированной рабочей силе.

Сегодня, с возвращением Трампа в Белый дом, риторика снова ужесточается: речь идёт о депортации миллионов, заморозке гражданства и отмене виз. Но какова реакция экономики? Национальная ассоциация производителей США (NAM) в апреле 2025 года предупредила: "Если в ближайшие два года не будет обеспечен приток не менее миллиона трудовых мигрантов, США потеряют до 4,2% ВВП ежегодно". Другими словами, экономика голосует за мигранта, даже если избиратель голосует за популиста.

Во Франции, Италии, Венгрии и Польше правые партии не раз приходили к власти под лозунгами борьбы с "исламизацией" и "чужаками". Но, оказавшись у руля, сталкивались с тем, что рынок труда требует мигранта, как лёгкие - воздуха. Пример - Италия. С приходом Джорджи Мелони на пост премьер-министра страна сократила поток беженцев - но одновременно открыла десятки тысяч новых виз для сельскохозяйственных рабочих из Южной Азии и Северной Африки. Без них урожай попросту некому собирать.

Германия, на фоне демографического спада, уже в 2024 году одобрила новый закон об "упрощённой иммиграции трудовых ресурсов", несмотря на усиление "Альтернативы для Германии" на востоке страны. Слоган Мерца о "100 тысячах беженцев в год" оказался не законом, а обещанием - для обложки.

После теракта в "Крокус Сити Холле" российские власти ужесточили миграционное законодательство: проверки, депортации, ограничения. Но в то же время в страну продолжают завозить мигрантов из Центральной Азии, Африки и даже КНДР - в ручном режиме, по региональным квотам. Почему? Потому что строительный, коммунальный, транспортный и аграрный секторы иначе просто встанут. Экономика диктует правила.

Каждое ограничение на легализацию порождает тень. Чем меньше у мигранта возможностей легально работать, тем больше шансов, что он окажется либо в рабском положении у работодателя, либо втянут в серые схемы, включая криминал. Это вызывает рост преступности, на который потом политики ссылаются, оправдывая очередные ограничения. Так формируется порочный круг: мигрантов выталкивают из системы, затем обвиняют в преступлениях, созданных самой системой, и снова ужесточают правила.

В результате, по данным ILO (Международной организации труда), доля мигрантов в теневой экономике Европы в 2024 году составила более 17%, а в отдельных секторах - до 40%.

Но есть и другие примеры. В США действует политика sanctuary cities - "городов-убежищ", где миграционная полиция ограничена в действиях, а права мигрантов защищены. Исследования Центра американского прогресса (март 2025) показывают: в таких округах экономика развивается быстрее, а уровень преступности стабильно ниже. Потому что легализация создаёт доверие. А доверие - это ключевой компонент общественного порядка.

В 1986 году США провели масштабную амнистию - 3 миллиона человек получили легальный статус. В следующие десять лет уровень имущественных преступлений в этих штатах снизился на 4,5%. При этом уровень насильственных преступлений остался стабильным - что вновь доказывает: преступает закон не тот, кто прибыл, а тот, кто был вынужден прятаться.

Согласно последнему отчёту Всемирного банка (апрель 2025), мигранты вносят до 9% ВВП в экономиках стран ОЭСР. Более 70% из них - трудовые мигранты. И пока им создаются препятствия, они остаются в серой зоне, создавая проблемы. Но как только им дают право на труд, налоги и защиту - они становятся экономическим активом.

Таким образом, выбор перед государствами сегодня не между "больше или меньше мигрантов", а между преступностью и законом. Между паранойей и порядком. Между страхом и правом.