"Воскресное чтиво" на Day.Az: "Мы еще увидимся"
В рамках рубрики "Воскресное чтиво" Day.Az представляет рассказ "Мы еще увидимся" нашего постоянного читателя, представившегося как Fernand.

 

Мы призываем наших читателей продолжать посылать на электронный адрес [email protected] различные публикации, касающиеся искусства, истории, культуры, этнографии, традиций Азербайджана, и многих других областей жизни нашей страны, а также свои рассказы, ранее не печатавшиеся в прессе.

...Америка, Майами. Первая заграница. Нулевые еще не наступили, Баку еще головой накрыт флером советского шарма и кажется мне трущобой. Старый город настолько обыден, что я даже не различаю разницу между живыми старыми стенами переулков и мертвыми фасадами хрущевок. Живыми их делают только белье на веревках, наши футбольные крики и страшные мужские сплетни за домино.

...Мне 15, и меня подавляют мосты и каналы, ведущие в Miami Keys, дорога между островами, где на мчащуюся машину обрушиваются волны Атлантического океана. Меня оживляют девушки на пешеходных дорожках, параллельных пляжам, вблизи downtown. Из одежды на них только бикини, ролики и смех. И меня, наконец, вовсе приводит в восторг, что многие американцы даже не выговаривают слово "Азербайджан", а по географии и мировой истории я многим взрослым могу читать вполне приличные лекции, с американской средне-обывательской точки зрения, конечно.

...Самый умный из них, подростков, с которыми я учусь, не wasp, а индус. Я помню диалог этого индуса с муллой в Гяндже, но это уже совсем другая, и несмотря на предпосылки, банальная история.

...И конечно, я теперь уверен, так и должно быть, Америка совсем в своем духе прощается со мной на мятых, немного несвежих простынях, после подросткового party, и я шепчу, абсолютно трезвый и счастливый, "We`ll meet again, honey, for sure". И я не понимаю счастливого, грустного взгляда, я пока еще не воспринял свою роль экзотического животного, с непонятным поведением, с традициями, с галантностью, который приехал в пуп мира, из такого далекого далека, что непонятно, существует ли моя страна всерьез.

Для меня Америка была не всерьез, она наоборот; а для Америки я был всерьез, а для нее я был эльф, инопланетянин, революционер, несомненно, будущий коммунист и черт его знает что еще. Потому что мне было 15, и я говорил о танках на улицах Баку, о покушении на физика-министра на моих глазах, о бензовозах с открытыми насосами, горящем бензине перед Лебедем с его десантниками так, как будто я пережил все это; о войне, о платках женщин, останавливающих поножовщину, о новой власти, о том, что все меняется так стремительно, меняется к лучшему, и мы станем новой Америкой региона, но у нас всегда будет больше души, чем у них.

Я не чувствовал еще себя предметом коллекции, я не знал что мое существование, мое самовыражение стирается ластиком в ту же секунду, как только проявляется. Я удивлялся, почему же американка, личность из такой страны, страшно гигантской, насквозь проинформированной, не знает Кафку, не понимает слово Гойя. Я впервые познакомился с Интернетом и казался себе неандертальцем, и пытался понять, подняться на новый уровень цивилизации, я ведь еще не знал, что цивилизации неинтересны другие цивилизации, ей интересны только неандертальцы.


И я говорил ей: "We`ll meet again".

...Это фраза с тех пор преследовала меня, и в этом преследовании заключается ее высший смысл. На Миидан Миссаха в Каире, в студенческих дортуарах разных городов Франции, в непонятной самой себе стране басков, в скучнейшей Женеве, в вульгарном Милане, в действительно средней части тела Азии, называемой Средней Азией (смысловая нагрузка поразительно точная), в мировом Вавилоне - Москве, много где, я уже не помню. Такая дурацкая визитная карточка, такой идиотский фирменный стиль. Я научился ценить понимающие ухмылки на эту визитную карточку, вид принятия правил игры. Еще больше я ценил, когда не было никакой необходимости произносить такие фразы. Ни в вопросительной, ни в отрицательной форме. Когда все уже ясно, "we`ll meet again", или нет. Я уже сам превратился в ластик, который все стирает, а что не стирается, выжигается огненными следами в резиновом сердце, не в смысле широты и растягиваемости, а в смысле полиморфности, и иногда необходимо менять повязки на прожженных следах. Каждая повязка сама по себе символична, и несет в себе следы совершенно разные. А некоторые и сами превратились в них, и взаимосвязь повязка-след уже вошла в фундаментальную структуру ластика.

...Среди всех этих повязок отдельно хранится лента, она как бы вне ластика. Мне уже 18, это конечно, тогда, а сейчас, еще 18, хотя это глупо. Голубовато-серый французский трамвай, в Дофине, идеологической колыбели французской революции. Между нами полтрамвая. Трамвай виляет на рельсах, рядом с ней друзья, парень и девушка, улыбаются и знаками ей показывают меня. Наверно, потому, что я не свожу с нее глаз, смотрю на нее, сквозь нее, боковым зрением вижу знаки ее друзей, смущаюсь, что не характерно, но липну взглядом.

Ангельски красива, говорят в таких случаях, да? Меня поражают не линии, идеальные до скуки, и не синь в искрах взгляда, такого лагунно-прозрачного, я ухожу в улыбку, наверное, самую добрую, которую ты видишь в своей жизни и запоминаешь. Улыбка настолько добрая, бескорыстная, так улыбаться можно только тогда, когда ты любишь солнечные зайчики, когда замечаешь одинокие цветы в фильмах про войну, когда дышишь восторженно, и конечно, ткешь свой мир вокруг из хрустальных нитей жестов, голосов и запахов.

И все это я прочувствовал в один миг, когда она подняла эту улыбку из глубин своего мира, посмотрела снизу вверх, взглядом ангела в инвалидном кресле на меня, который вмерз в эту улыбку.

Моя остановка, спешу, выхожу, я же каждый день в этом трамвае, непременно we`ll meet again. И чудовищная мысль о том, что ангел и инвалидное кресло - это так естественно, они друг друга дополняли, как мать младенца. Но эта визитная карточка, это "мы встретимся снова" не сработало, потому что не было предъявлено, и повязка превратилась в ленту, потому что не прожгла ластик, а окутала.

...Все трамваи мира после были пустыми, потому что в том трамвае мое детство окончательно убило себя красивейшей смертью, похоронило себя под надгробием из улыбки ангела. И каждый раз, когда я говорил "we`ll meet again", я старался, чтобы лента вокруг ластика не слышала это...