Живущие в аду: Репортаж из зараженной Эболой Либерии - ФОТО

Фотокорреспондент The Wall Street Journal Киран Кеснер побывал в Либерии, где свирепствует смертоносная лихорадка Эбола. Кеснеру удалось пробиться в страну, живущую под карантином, и самое главное - выбраться из нее здоровым и с уникальными фотографиями.

Day.Az публикует перевод репортажа Кирана Кеснера из Либерии, опубликованный Mashable.


Я закончил колледж в мае. Спустя три месяца я уже сидел в самолете, направлявшемся в Либерию, чтобы освещать вспышку Эболы в этой стране. Это была лишь вторая командировка в моей профессиональной карьере.

Я знал, что это опасно, но поездка в Либерию отвечала на другие, гораздо более личные для меня вопросы: население зараженной Эболой страны жило в самом настоящем аду уже несколько месяцев и только недавно мир начал обращать на это внимание. Я чувствовал, что задокументировать это - мой долг.



Либерия - это не страна, в которой идет война и опасности налицо. Сегодня в Либерии есть гораздо более смертельные вещи, которые невидимы человеческому глазу. Один поворот зараженной дверной ручки, одно касание прошедшего мимо незнакомца может стать вашим смертным приговором.


Таксист подвозит больную женщину в специальный госпиталь для больных Эболой в Монровии.

Свой первый день в столице страны Монровии я провел, делая снимки в Вест Поинт - одной из крупнейших трущоб во всей Либерии. Когда я там был, Вест Поинт был заключен под государственный карантин. Помню, что ничего не знал о том, какую защитную одежду нужно носить, когда пересекал эту тонкую желтую веревку, отделявшую карантинную зону от остального города.

Я надеваю перчатки.


Тонкая желтая веревка обозначает собой границу зоны сдерживания для жителей Вест Поинт.

По мере продвижения вглубь общины, я мог чувствовать то напряжение, которое создал здесь карантин. Оно было похоже на вирус само по себе - и я шел прямо в его эпицентр.

Приходится надевать новые слои защитной одежды.

Ко времени, когда я прибыл в местную школу, которая была превращена в центр ухода за больными Эболой (правительство страны закрыло все школы после вспышки вируса и в большинстве зданий были оборудованы душные палаты, в которые приходили умирать зараженные люди), я был с ног до головы облачен в спецкостюм.


Член команды по уборке тел погибших обрабатывает дверную ручку высоким концентратом хлора перед тем, как извлечь труп погибшей от Эболы женщины.

В августе в Западной Африке еще продолжается сезон дождей. Приходилось делать снимки в условиях ограниченного пространства, когда влажность и жара были такими, что кожа буквально взрывалась потом. Защитные очки запотевали так быстро, что зачастую я был практически слеп - это заставляло меня фотографировать достаточно непривычными способами.

Но было кое-что, что я не мог почувствовать, унюхать или прикоснуться - то, чего я боялся больше всего.

До того дня Эбола была для меня какой-то абстрактной штукой, вирусом, который в прямом и переносном смысле существовал где-то там, за тысячи миль от меня. Потом, когда я увидел мертвую женщину, лежащую на полу в окружении луж собственной рвоты, эта смертельная болезнь стала для меня по-настоящему реальной. Эбола была невидимым убийцей, который находился в каждом помещении, где бы я ни был.


Медик стоит рядом с умершей от Эболы женщиной. Вест Поинт, Монровия, Либерия.

После первого дня я начал быстро адаптироваться к условиям пребывания здесь, налаживая ежедневные процедуры для дезинфекции себя и своего снаряжения. К тому же, у подъездов каждого здания стояли ведра с хлором, чтобы предотвратить возможное проникновение вируса в обе стороны.

Я обнаружил, что стараюсь наступать на одни и те места на полу номера в отеле и избегаю тех его частей, которые могут быть теоретически заражены. Снова и снова я промывал руки, лицо и фотокамеры средством для дезинфекции рук.


Похоронная команда входит в дом и обнаруживает мужчину, который так и умер, сидя в кресле.

Вся Западная Африка полнится множеством слухов и мифов об Эболе. В результате местные общины вынуждены бороться не только с реальной опасностью, но и гневом, разочарованием и страхом. Были некоторые общины, которые вообще не верили в существование такой болезни, а смерти односельчан объясняли голодом или малярией. Даже жители Вест Поинта обвиняли меня в том, что это я занес вирус Эболы в их общину.

Но самое тревожное, пожалуй - это отношение либерийцев к врачам и персоналу, работающему с теми, кто уже умер, или умирает от Эболы. "Люди избегают нас, даже наши семьи", - говорит Мэттью Круа, член похоронной команды. "Из-за этой болезни от нас полностью отреклись".


Мешок с трупом очередной жертвы Эболы лежит в грузовике. На фоне машины команда ликвидаторов готовится к тому, чтобы переодеться и обработать защитные костюмы.

Выбраться из Либерии оказалось невероятно трудно. Я крайне волновался о том, что могу заразиться и заболеть здесь - а возможности системы здравоохранения в Либерии крайне невелики. За два дня до моего запланированного отлета были отменены почти все рейсы из страны - в итоге удалось забронировать билет на рейс единственной еще летавшей из Либерии авиакомпании.

Приземлившись в США, я снова испытал тот страх, который охватил меня в первые секунды пребывания в Либерии. Я чувствовал себя больным, мерил температуру несколько раз в день, заперся на несколько дней в гостиной, боясь заразить близких. Я не мог обнять маму, подругу или даже собственную собаку и испытывал постоянное чувство паники, потому что именно я мог быть ответственным за то, что смертельный вирус попадет в США.

Но под конец этого самодельного карантина все мои мысли были с народом Либерии.


Моррис С. Шеррф, член похоронной команды, 49 лет.

Я думал о тех людях из Вест Поинт, которые были убеждены, что их близкие умирают от малярии или голода. Живы ли их родственники сейчас?

Дети-сироты, потерявшие родителей только для того, чтобы быть отвергнутыми другими своими родственниками из-за боязни заразиться. Что стало с ними?

Чрезвычайная, собранная из мужчин группа, которая служила общине похоронной команде. Мертвы ли они?

Я никогда этого не узнаю.



Нажмите на фотографии для увеличения:



Фото - Киран Кеснер /WSJ