Иран: будет ли продолжение 12-дневной войны?

Автор: Эльчин Алыоглу, директор Baku Network

На сайте Baku Network опубликована статья об июньской эскалации между Ираном и Израилем и ее последствиях. 

Day.Az представляет полный текст статьи:

История действительно знает сюжеты, в которых поражение на поле боя становится топливом для политического выживания. После 1991 года Саддам Хусейн, потерпев разгром и лишившись Кувейта, удержал власть, подавив шиитские и курдские восстания и выстроив жесткую систему контроля, которая рухнула только после прямой оккупации в 2003-м. Этот пример не про аналогии "один к одному", а про институциональную инерцию авторитарных режимов и их способность превращать внешнее давление в ресурс внутренней мобилизации.

Июньская эскалация 2025 года стала самой острой для Ирана со времен ирано-иракской войны. Израиль нанес серию ударов по ядерной инфраструктуре, за которыми последовала американская атака по трем ключевым площадкам - Фордо, Натанз и Эсфахан. По данным профильных источников, США впервые применили 30-тысячефунтовые бомбы GBU-57 по глубоко заглубленным объектам, а по Натанзу и Эсфахану использовались крылатые ракеты. Вашингтон и Иерусалим заявляли о масштабном ущербе, но независимые оценки расходятся: от "откатили на месяцы" (по разведданным) до "на годы" (по политическим заявлениям). В любом случае, спор идет о сроках восстановления, а не о "обнулении" программы - МАГАТЭ напомнило, что "вооруженные атаки на ядерные объекты не должны происходить никогда", и настаивает на возвращении инспекций. По итогам 12 дней, по сообщениям СМИ, погибли около 1,1 тыс. человек в Иране и 28 - в Израиле.

Техническая сторона важна политически: речь шла о объектах декларируемой программы, находившихся под гарантиями МАГАТЭ. Это подстегнуло в Тегеране дискуссию - не о самом праве на обогащение (Иран его трактует широко), а о цене уязвимости, когда узлы инфраструктуры и персонал становятся мишенью. Отсюда и жесткая риторика, и правовые решения, которые последовали уже в июле.

Правовые и институциональные ответы: от закона до новых органов

2 июля президент Масуд Пезешкиян подписал закон о приостановке сотрудничества с МАГАТЭ. Это решение формально закрепило курс на закрытие доступа инспекторам до появления "гарантий безопасности объектов и ученых", о которых заявляли иранские чиновники. Сам шаг стал продолжением парламентской линии и символом того, что ядерное досье переводится в режим кризисного управления.

Параллельно власть переформатировала контур управления обороной. 3-4 августа был создан Национальный совет обороны - надстройка, одобренная Высшим советом нацбезопасности (ВСНБ). По данным госСМИ и агентств, новый орган, который возглавляет президент, централизует планирование и усиливает связку гражданских ведомств с силовым блоком; в состав вошли главы трех ветвей власти и высшие военачальники. Это не "бюрократическая перестановка", а институциональный ответ на опыт июньской войны - фактический переход к военному планированию "на постоянной основе".

Наконец, произошел кадровый разворот в узловой точке принятия решений. 5 августа Али Лариджани, ветеран иранской политики, вернулся на пост секретаря ВСНБ, сменив генерала Али-Акбара Ахмадиана; 8 августа аятолла Али Хаменеи одновременно назначил Лариджани своим представителем в Совете. Эта двойная связка - президентский секретарь и представитель Лидера - усиливает "политический канал" внутри силовой архитектуры, что говорит о стремлении координировать силовиков и дипломатический блок под более гибким политическим менеджментом.

Кризис как инструмент: внутренняя мобилизация и репрессивный контур

Непосредственно после прекращения огня власти развернули масштабную кампанию внутренней безопасности: массовые задержания, быстрые казни по делам о шпионаже, усиление присутствия силовиков в курдских провинциях и расширение полномочий органов безопасности. Для режима это привычная логика: "послевоенное окно" закрывается жестко и быстро, чтобы пресечь любую попытку перевести внешнее поражение (или ущерб) в уличную политику.

Эта мобилизационная модель опирается на два столпа: КСИР/Басиж и судебно-карательный аппарат. Первый обеспечивает "фактор улицы" и контроль над чувствительными территориями и коммуникациями, второй - скорость и неотвратимость наказаний. Именно так работали механизмы у Саддама в 1991-м: репрессии, перекрытие воздуха и дороги беженцам, "восстановление порядка" через экстремальную силу - иначе говоря, институциональная инерция авторитарного государства. Сходство не означает тождества, но урок прочитан.

Экономика осады: нефть, юань, риал

Режимы выживают, пока "каса" пополняется. Иран держится на экспорте нефти, который, несмотря на войну и санкции, в июне-июле не рухнул. По данным Kpler, за неделю в середине июня загрузка достигала 2,2 млн барр./сутки - пятинедельный максимум. Основной покупатель - Китай: по ряду оценок, на него приходится свыше 90% поставок. Это означает критическую зависимость от одной траектории сбыта, но одновременно и наличие "якоря" валютной выручки, без которого система быстро теряет устойчивость.

Макрофон, однако, тревожный. По оценкам МВФ, в 2025 году у Ирана - околонулевая реальная динамика (около 0,6% роста) и инфляция свыше 43%. Риал на свободном рынке держится вблизи 91-92 тыс. туман за доллар (то есть около 910-920 тыс. риалов), что отражает перманентное давление на валюту. Уязвимость в финансах - ахиллесова пята режима, компенсируемая дисциплиной расходов, скидочной нефтью и административным контролем за ценами.

Нефтяной рынок реагирует на политические решения Тегерана мгновенно: 2 июля, в день оформления закона о приостановке сотрудничества с МАГАТЭ, Brent прибавил около 3%, что иллюстрирует, как ядерная политика конвертируется в рисковую премию на сырье. Это дополнительный рычаг: экспорт ограничен санкциями, но способность "качать" ценой - инструмент внешней проекции, который Тегеран понимает и использует.

Ядерное досье после ударов: не финал, а пауза

Ключевой результат июньской кампании - не разрушение потенциала, а пауза, которая будет заполнена политикой. Соединенные Штаты и Израиль нанесли чувствительный технический урон. Но уже в июле и августе всплыл главный вопрос: кто и на каких условиях вернет МАГАТЭ на площадки, где лежит ядерный материал, и как будут закрыты "входы в туннели", поврежденные ударами, - МАГАТЭ и профильные источники прямо предупреждают, что "восстановление возможно в течение месяцев". Тегеран, в свою очередь, поднял ставки законом о приостановке сотрудничества и переводом всех решений по инспекциям в контур ВСНБ.

10 августа стало известно, что заместитель главы МАГАТЭ все же поедет в Тегеран "для улучшения отношений", но без инспекций. Для властей это удобное окно: можно вести торг о "новой рамке" доступа, не сдавая позицию силы и не давая картинку инспекторам. Для экономики - шанс отыграть хотя бы часть рисков. Для внешних игроков - тест, насколько дееспособна связка "Лариджани в ВСНБ + новый Совет обороны", когда дело дойдет до реальных пропусков на объекты.

Возвращение Лариджани важно не столько биографией, сколько функцией "переводчика" между силовым блоком и политической элитой, включая парламент и судебную систему. Его назначение секретарем ВСНБ и одновременное закрепление статуса представителя Лидера в Совете повышают шансы, что линия Тегерана будет менее импульсивной и более транзакционной - с попыткой выторговать "пакет гарантий" в обмен на поэтапное возвращение МАГАТЭ и снижение градуса на региональном периметре. Но эта же конфигурация может ускорить жесткие решения, если "окно переговоров" будет воспринято как слабость оппонента.

Почему режим удержался - и где предел прочности

Сумма факторов объяснима. Во-первых, у Тегерана сохранился ресурс "национального оскорбления", который работает даже в условиях критики власти: внешние удары автоматически переключают повестку от вопроса "кто виноват внутри" к вопросу "как отвечать снаружи". Во-вторых, экономика, зависимая от нефти и Китая, продолжает генерировать валютный поток, достаточный для поддержания выплат и субсидий. В-третьих, институциональная архитектура (КСИР, Басиж, судебная машина, ВСНБ, теперь еще и Совет обороны) доказала способность быстро "закрывать" внутренний контур. И, наконец, элитный консенсус вокруг фигуры Хаменеи, подстрахованный кадровыми решениями в ВСНБ, не дал конфликту перейти в фазу "войны башен".

Предел прочности - экономика и изоляция. Если санкционный зажим усилится, экспорт просядет (или скидка к Brent еще вырастет), а риал ускорит падение, режим столкнется с накоплением негатива, который не компенсируется ни пропагандой, ни силовым контролем. В такой точке цена подавления растет быстрее, чем доходы от нефти. Пока до нее далеко: июль показал, что вывоз держится, а политическая конфигурация - гибкая. Но это не "стабильность по умолчанию", а режим ручного управления, где каждая неделя требует новых решений.

Иран в паузе между войнами: экономика на издыхании, фронты - на расширении

Экономическая агония Ирана сегодня дополняется не только санкционным зажимом и обвалом валюты, но и физическим износом ключевой инфраструктуры. Летняя жара 2025 года стала самой сильной за последние два десятилетия: температура в ряде городов, включая Ахваз и Бушер, поднималась выше 50 °C, приводя к массовым отключениям электричества, авариям на водопроводах и росту заболеваемости тепловыми ударами. Министерство энергетики признает: износ сетей водоснабжения в сельской местности превышает 40%, а в некоторых провинциях, как Систан и Белуджистан, более половины насосных станций работают в аварийном режиме. Это не просто бытовые проблемы - дефицит воды напрямую бьет по сельхозпроизводству: по оценкам Организации сельского хозяйства Ирана, урожай пшеницы в 2025 году может упасть на 20-25%, что создаст дефицит на внутреннем рынке и ударит по экспортным позициям.

В этих условиях осень рискует превратиться из климатического испытания в политическую жару. Вспышки массовых протестов 2019 и 2022 годов были стихийными - их вызывали резкое повышение цен на топливо или гибель молодой женщины от рук "моральной полиции". Сегодня сценарий может быть иным: после военного поражения центр ослаблен, а в элите появились контргруппы, готовые использовать социальный гнев как инструмент борьбы за власть.

Элитные трещины и "реформаторская" карта

Иранское "реформаторское крыло" - это не либералы в западном понимании, а часть старой системы, стремящаяся к перераспределению ресурсов и власти. Их осторожные намеки, мягкие критические фразы и оговорки о "необходимости перемен" становятся индикаторами того, насколько глубоко зашел раскол. Любое их высказывание сегодня работает как сигнал: для недовольных это приглашение к активности, для силовиков - повод для зачистки.

Силовой блок, опасаясь организованного протеста, уже расширил понятие "пятая колонна" до всеобъемлющего ярлыка. Под него попадают оппозиционные активисты, бизнесмены, региональные лидеры и даже бывшие союзники, утратившие доверие. Волна задержаний в июле-августе коснулась более 2 тыс. человек, включая журналистов и муниципальных депутатов.

Провинции Иранский Курдистан и Белуджистан остаются хроническими очагами нестабильности. Здесь восстания имеют вооруженный характер, а этнополитическая подоплека сочетается с трансграничными факторами. В Курдистане, по данным правозащитных НПО, за июль произошло более 30 вооруженных стычек между повстанцами и силами КСИР. Белуджские формирования, в том числе "Джаиш аль-Адль", использовали военную паузу для восстановления лагерей и расширения зон влияния на границе с Пакистаном.

Силовое подавление дает частичный эффект: КСИР проводит карательные рейды, уничтожает оружейные склады и перекрывает каналы снабжения. Но полного контроля нет, а переговоры с племенными лидерами буксуют. В обоих регионах протесты переплетаются с бедностью, наркоторговлей и контрабандой, что делает конфликт затяжным.

Внешний контур: наступательная линия

В отличие от Ирака после 1991 года, Тегеран не сокращает внешнюю активность. Напротив, он усиливает прокси-направления. В Сирии и Ираке иранские стратеги все активнее делают ставку на курдские вооруженные формирования, включая радикальные элементы, аффилированные с РПК. Сирийские курды для Ирана стали новым ядром союза на сирийском направлении, частично вытеснив алавитов.

В Иракском Курдистане проиранские силы ведут диверсионную и политическую борьбу против Эрбиля и турецкого военного присутствия. Одной из целей этого давления является срыв проекта "Дорога развития" - масштабной транспортно-логистической артерии, которую Турция и Ирак рассчитывают превратить в коридор между Персидским заливом и Европой.

На Йеменском фронте Иран продолжает вооружать и финансировать движение "Ансаралла" (хуситов), чьи атаки на судоходство в Красном море создают угрозу глобальным торговым маршрутам. На Южном Кавказе Тегеран внимательно отслеживает дискуссию о Зангезурском коридоре, расценивая возможное посредничество США как вызов своим интересам, и прибегает к агрессивной риторике в адрес Баку и Анкары.

Ядерная пауза и военное восстановление

На ядерном треке ситуация остается замороженной: Тегеран категорически отказывается снижать уровень обогащения урана, что фактически превратило переговоры с Западом в пустую формальность. Зато в военной сфере фиксируются признаки восстановления объектов, поврежденных в июньских ударах.

По данным региональных источников, начата реконструкция систем ПВО (в том числе "Бавар-373" и модернизированных комплексов С-200), восстановление сетей военной связи и ремонт стартовых позиций для ракет средней дальности. Наблюдается приток технической помощи из Китая и России - от поставок электроники до обмена инженерами. Процесс идет медленно из-за санкций и нехватки комплектующих, но стратегическая линия очевидна: вернуть хотя бы часть потенциала до того, как Израиль или США предпримут новую серию ударов.

В Вашингтоне и Тель-Авиве прекрасно понимают: чем быстрее Иран восстановит оборонную инфраструктуру, тем сложнее будет повторить июньский сценарий. Поэтому вероятность нового витка конфронтации - до завершения восстановления - крайне высока. Сегодняшнее состояние Тегерана - не мир, а пауза между войнами, и чем быстрее страна возвращается в строй, тем короче будет эта пауза.

... Краткосрочно Тегеран будет играть тремя картами. Первая - "контролируемая закрытость": законсервировать объекты, тянуть с инспекциями, торговаться по гарантиям и безопасности персонала. Вторая - "экономический дыхательный аппарат": любой ценой удержать экспорт и китайский канал, подмораживая внутренний спрос административными мерами. Третья - "политический менеджмент": использовать ресурс Лариджани и нового Совета обороны для синхронизации силовиков и дипломатов. Если это сработает, увидим частичную деэскалацию и обмен "ограниченных уступок" на техконтакты с МАГАТЭ. Если нет - цикл ударов и ответов продолжится, а внутренняя мобилизация станет "новой нормой".

Итог прост и жесток: июньская война не привела к обрушению системы. Она подтолкнула режим к перенастройке рычагов - от права и институтов до экономики и силового контура. В этом смысле Тегеран, как когда-то Багдад, пережил удар не как финал, а как первый раунд. Разница лишь в том, что теперь ставка выше: ядерная технология и глобальный рынок нефти превращают каждый следующий шаг в событие планетарного масштаба.