Леонид Ярмольник: "Этот фильм вызовет шок..." - ИНТЕРВЬЮ
Интервью газеты "Комсомольская правда" с известным советским и российским актером Леонидом Ярмольником.

22 января был юбилей у знаменитого актера, режиссера, продюсера, мужа, друга и отца - и к каждому их этих слов можно приписать эпитет с превосходной степенью.

А еще Леонид Исаакович человек счастливый и везучий. Его круглый день рождения практически совпадает с выходом долгожданного фильма Алексея Германа "Трудно быть Богом". Этот подарок судьбы создавался почти 15 лет, с участием самого именинника. Ярмольник в картине играет главную роль - дона Румату. Об этом и о других подарках от жизни он нам и рассказал.
 

- Работа над фильмом началась в 1999 году. Вам тогда, наверное, казалось, что пара лет - и он появится на экране.
 

- Поначалу казалось, что - ну, года четыре. Потом я об этом уже не думал. Я просто был счастлив - и сейчас счастлив, - что снимаюсь у самого Германа! И сколько бы это ни продлилось, я уже оказался в ряду "германовских актеров". Можно сказать, я за эти годы научился еще одной профессии - актер у Германа. Сниматься у него - это не "играть роль", это по-настоящему существовать - со своими нервами, лицом и особенностями. Хороший артист играет о себе. Этому он и учил, но это не так просто было понять. Герман штампы не признавал.
 

"Раза три выходило по-моему!"
 

- Трудно было?
 

- Да. По-другому и быть не могло. Я, бывало, горячо спорил, доказывал свое видение роли или сцены. Почему Румата ведет себя так, а не иначе. Мне хотелось, чтобы его мотивы были абсолютно ясны. Коса на камень находила. Раза три выходило по-моему, и Герман соглашался, что я прав. Но он же гениальный провокатор и каждый раз вытаскивает из тебя то, что ему нужно. Такому режиссеру доверяешь беспредельно. 15 лет работы научили меня терпению. Кроме того, что мне приходилось следить за собой - действие у Стругацких длится несколько дней, и Румата не мог стареть в каждом кадре. Хотя неважно сколько такому герою лет - 20 или 60. Румата - это человек на все времена, герой, который хочет переделать мир. Мы все ведь пытаемся что-то переделать в мире в определенном возрасте, а кто-то, как Герман, и до самого конца. Знаем, что наши попытки все равно обречены, но почему-то не прекращаем. Это и есть Румата. И в картине, он в отличие от книги, на Землю не возвращается, он остается. И это принципиально меняет весь месседж.
 

- Но название картины осталось как у Стругацких.
 

- Хотя за все эти годы оно менялось не раз. Понимаете, Алексей Юрьевич так много вложил своего понимания и смысла, что это стало "его" произведением. Я его уговорил оставить прежнее название, хотя были варианты "Что сказал Табачник с Табачной улицы", "Хроника арканарской резни"... хроника - это очень верно, и сам фильм черно-белый, потому что по духу он - документ, жесткий рентген эпохи, планеты, миропорядка. Это совсем другой масштаб.
 

"Фильм Германа вызывает шок"
 

- Говорят, что страшное кино!
 

- Не страшнее, чем новости по ТВ. Просто новости мы уже воспринимаем как зомби, атрофированно. А вот фильм Германа вызывает шок. Его надо "прожить" и задуматься. Его понимаешь слоями. Не сразу все. Так уж делает кино Герман. Делал. Его кинематографический язык - удивительный, и сегодня далеко не все зрители способны с лету его понять. Знаете, бывают фильмы, спектакли такого уровня, их смотришь и устаешь, потому что это труд - умственный и эмоциональный. Умберо Эко, посмотрев, сказал "как трудно быть зрителем", а Марко Мюллер, директор Римского фестиваля, где показывали "Трудно быть Богом", сказал, что фильмы Тарантино - это диснеевские мультики по сравнению с кино Германа (я бы так, правда, не формулировал - Тарантино просто совсем другой, и я его тоже очень люблю). В этом почти библейском фильме Германа вся наша жизнь - от безобразного до прекрасного. И люди так многогранны. Даже трус, если жизнь прижмет его к стенке, может стать героем. И тихоня отдаст жизнь за идею и подлец вдруг совершит благородство. Жизнь - это такое варево! Не всегда мы понимаем, как надо поступить. Или понимаем, но существенно позже.
 

"С наступающим!"
 

- Ваш спектакль в "Современнике" бьет рекорды. Люди, говорят, в очередь за билетами записываются.
 

- Не будет хвастовством, если я скажу, что за три года мы его сыграли 120 раз и что это успех невероятный? Кто-то приходит и по 2-3 раза.
 

- В день рождения сам Бог велел хвалиться, тем более что это же правда. Зрители от хохота под кресла сползают.
 

- Я и Сергей Гармаш играем двух однокурсников Щуки. Один - телезвезда, смесь Урганта, Малахова и Якубовича. А второй неудачлив и подрабатывает Дедом Морозом. Они встречаются в Новый год. У них разная жизнь - у меня личные трудности, у Сережи - жена, трое детей, а денег нет. И за 2 часа этой встречи они понимают, что зря пропустили 25 лет. Мы с Гармашом в каком-то смысле играем по-германовски. Это тяжело в смысле психофизики, я устаю, но всегда страшно доволен. А Валентин Гафт как-то нам сказал, что этот спектакль - "чистый "Современник"".


"Дом, деревья и дочка. И это еще не точка"
 

- Собираетесь вернуться в театр?
 

- Может, я и сделаю спектакль. Если соберу команду, которую хочу. Мне бы проскочить этот юбилей без помпы и без непременных юбилейных комплиментов. И ведь не отмечать не получится. Но фейерверков и шоу на пол-Москвы я не планирую. ДР - это просто ужин с дорогими мне людьми. А с другой стороны, ведь первый раз я получил - по совпадению - столько подарков. Фильм, судьба которого прописана в вечности, переиздана книга "Муся" жены Ксюши, это добрая сказка о семье, очень похожей на нас. Друг Валера Тодоровский снял свою и мою долгожданную "Оттепель". Я рад. И счастлив, что у меня все хорошо. Я снял фильмы, которыми горжусь и люблю. Посадил за свою жизнь много деревьев, строю дом - третий за свою жизнь, купил квартиру дочери Саше. В общем, пока все успеваю, а счастье в том, что есть надежда, что это все не итог, а процесс, который продолжается.


БЫЛО ДЕЛО

За годы съемок "Трудно быть Богом" случались, естественно, разные истории, и вот одна из них, рассказанная юбиляром.
 

"Дон Румата, поскольку попал в средневековье, все время ездит верхом на лошади, причем в седле "аутентичном" - со спинкой. Плюс к лошади он увешан рыцарской амуницией: два меча, четыре кинжала, латы спереди и сзади, перчатки по три кило каждая. В общем, на мне было не меньше 30 килограммов. И Алексею Юрьевичу надо было непременно, чтобы я лихо, как ковбой, взлетал в это седло со спинкой во всей свой 30-килограммовой красе. Дело было в Чехии. И сцена снималась "во время ливня", который устраивали из шести пожарных машин. Я делаю резкий мах ногой, и соскальзываю с грохотом. Еще мах. Соскальзываю. Каскадеры чуть не плачут от сочувствия - понимают, что такое сделать никто не может. Ну, я же упрямый, озверел слегка и наконец махнул ногой так, что взлетел как птица! И, перелетев лошадь, грохнулся с другой стороны. И Герман так печально цедит: "Ну, если артист не может..."