Карибский взрыв: Мадуро и Трамп на грани большого обрушения - АНАЛИЗ от Baku Network

Автор: Эльчин Алыоглу, директор Baku Network

На сайте Baku Network опубликована статья о противостоянии Мадуро и Трампа. 

Day.Az представляет полный текст статьи:

Американский авианосец USS Gerald R. Ford прорезает спокойную гладь Карибского моря, оставляя за кормой ровный след в лазурной воде. Впереди идут эсминцы и фрегаты, формируя эшелонированную линию морского прикрытия; в небе барражируют B-52, совершая полеты всего в тридцати километрах от венесуэльского побережья. Под прямым руководством президента Дональда Трампа США сосредоточили здесь почти десятую часть своей военно-морской мощи. Район операции уже получил условное название - "Южное Копье".

Официальная формулировка Вашингтона, озвученная Трампом и министром обороны Питом Хегсетом, звучит предельно прямолинейно: кампания направлена против "террористических структур и наркокартелей". Но для Каракаса, для региональных столиц и для международных наблюдателей очевидно другое: это очередная фаза многолетнего давления с целью сместить Николаса Мадуро, после того как предыдущие инструменты - от санкций и политической изоляции до поддержанных извне попыток переворота - не привели к смене власти.

В сотнях километров от места маневров, в президентском дворце Мирафлорес, Мадуро наблюдает за разворачивающейся стратегической дуэлью. Для его оппонентов в Белом доме он - "непредсказуемый автократ" и "фигура, связанная с наркотрафиком". Для внешних союзников - от Москвы и Пекина до Тегерана - и для внутреннего ядра чавистского движения, продолжающего скандировать его имя, он предстает иначе: политический выживший, человек, удержавший систему под беспрецедентным внешним давлением, несмотря на путчи, санкции и попытки targeted-killing с использованием дронов.

Эта визуальная дихотомия - бывший водитель автобуса, стоящий во главе государства, и крупнейший авианосец в истории человечества - в миниатюре передает всю политическую биографию Мадуро. Он пришел к власти в эпоху глобальных сдвигов, когда старые иерархии расслаиваются, а протяженность империй измеряется не только силой, но и устойчивостью к внешним шокам. Он стал наследником революционного проекта в момент, когда экономическая блокада уже захватывала Венесуэлу в свое кольцо, а Чавес - архитектор боливарианской модели - уходил из жизни, назвав Мадуро преемником и последним "удерживающим баррикаду" перед внешними силами.

Детство на обочине

Американские СМИ традиционно начинают рассказ о Мадуро с его работы водителем автобуса. Этот образ удобен для двух противоположных нарративов: его противники подчеркивают отсутствие элитного образования, сам Мадуро - связь с рабочим классом. Но биография куда шире и сложнее.

Он родился 23 ноября 1962 года в Эль-Вайе - одном из самых густонаселенных рабочих районов Каракаса. Это не мир военных академий, породивших Чавеса, и не среда левых интеллектуальных салонов. Его политическая социализация происходила в бурные 1970-е, когда нефтяной бум создал беспрецедентное расслоение: богатство концентрировалось в узком слое, а большинство оставалось в бедности.

Официальные биографии избегают прямых описаний нищеты, но любой, кто знает Эль-Вайе, понимает контекст: обветшалые домики на склонах, узкие улицы, хроническая перенаселенность. Однако семья Мадуро выделялась - отец был профсоюзным активистом, мать преподавала в школе. В такой атмосфере политический интерес и уважение к образованию формировались естественным образом, пусть и без доступа к элитным ресурсам.

В средней школе "Хосе Авалос" Мадуро не показывал выдающихся академических успехов, но рано включился в левое движение. Он вступил в "Социалистическую лигу" - маоистскую организацию, ориентированную на низовые структуры и прямую работу с рабочим классом. Параллельно играл на гитаре в рок-группе "Энигма". Эта связка - политическая активность и культурная самодеятельность - сопровождала его ещё долгие годы.

Университет он не окончил: улица стала его школой. В 1980-е Мадуро устроился водителем в "Метро Каракас" и окунулся в повседневность рабочего ритма: усталость смен, хроническое недофинансирование, ощущение, что власть системно игнорирует потребности низов. Именно здесь он научился слушать, гасить недовольство, вести переговоры и предотвращать эскалацию. Эти навыки станут фундаментальными для его политической модели.

Продвигаясь в профсоюзе SITRAME, созданном как альтернатива официальным структурам, он выстраивал собственные сети доверия - гибкие, персонализированные, низовые. Через эту среду он постепенно сблизился с группой молодых офицеров, которые в казармах обдумывали идею революции. Во главе их стоял Уго Чавес.

Водитель и офицер. Революция и тюрьма

Февраль 1992 года стал водоразделом: попытка переворота против Карлоса Андреса Переса провалилась, Чавеса арестовали. Но его короткое обращение перед входом в камеру с фразой "por ahora" превратило поражение в отсроченную победу - обещание, что проект жив.

В тюрьме Яри произошло то, что принято считать ранним моментом институционализации будущей боливарианской элиты. Мадуро стал одним из немногих гражданских, кому разрешили видеться с Чавесом. О содержании разговоров источники говорят скупо, но ветераны движения подчеркивают: именно тогда Чавес впервые начал выстраивать гражданское плечо будущего режима, и Мадуро оказался в числе ключевых связующих.

Он стал неформальным курьером, передавая письма команданте различным группам поддержки. В этот период он встретил Селию Флорес - адвоката Чавеса и будущего стратега боливарианского лагеря. Их союз лег в основу гражданского ядра власти после амнистии и создания Движения Пятой Республики (MVR).

С этого момента Мадуро начал путь институционального роста: основатель MVR, депутат Национальной ассамблеи с 2000 года, позднее - ее председатель. Его брак с Флорес укрепил связь с командой Чавеса, а его профсоюзная база позволила стать уникальной фигурой - медиатором между армией, партией, государством и массовыми движениями.

Он не был харизматическим трибуном, как Чавес, но оказался человеком, органически встроенным в архитектуру режима. На стыке профсоюзов, партийных структур, безопасности и международных союзов он сформировал гибкую политическую сеть, которая и привела его к роли наследника.

Министр иностранных дел с привкусом революции

В августе 2006 года Уго Чавес назначил Николаса Мадуро министром иностранных дел - шаг, совпавший с моментом максимальной силы боливарианского проекта. Высокие цены на нефть поддерживали амбициозные социальные программы, режим демонстрировал экономический оптимизм, а сам Чавес вел открытую конфронтацию с Вашингтоном, превращая внешнюю политику в продолжение внутренней революции.

На посту главы МИД Мадуро стал ключевым архитектором формирующейся антиамериканской оси. Он укрепил союз с Кубой и участвовал в создании интеграционного блока ALBA, который должен был стать политической альтернативой панамериканским форматам, ориентированным на США. Он усилил Petrocaribe - механизм, позволявший государствам Карибского бассейна и Центральной Америки закупать венесуэльскую нефть по льготным ценам, фактически формируя внешнеполитическую сеть зависимостей Каракаса. Параллельно Мадуро активно наращивал сотрудничество с Ираном, Россией и Китаем, подписывая соглашения в энергетике, обороне и инфраструктуре, что укрепляло международные позиции Венесуэлы и снижало ее уязвимость перед западным давлением.

На международных площадках Мадуро выстраивал свою идентичность как представителя глобального Юга, критиковавшего войну в Ираке, операции США в Афганистане и израильскую политику на палестинских территориях. В 2009 году он стал ключевым лицом при принятии решения о разрыве дипломатических отношений с Израилем в ответ на события в Газе, начавшиеся в конце 2008 года. Спустя несколько месяцев Мадуро принял в Каракасе министра иностранных дел Палестины и объявил о признании государства Палестина. Эти шаги были не просто символическими: они институционализировали идеологический разворот, в котором международная политика стала продолжением революционного нарратива.

Период 2006-2012 годов стал фундаментом для понимания будущей конфронтации Мадуро с США. Он не просто управлял дипломатией - он внедрял в нее стратегические установки Чавеса, основанные на прямом сопротивлении влиянию Вашингтона и попытке сформировать альтернативную архитектуру региональной безопасности. Именно в эти годы окончательно оформилась его "антиимпериалистическая доктрина", закрепившая его в роли наиболее естественного преемника революции. Внутри политической элиты Мадуро рассматривали как фигуру, наиболее тесно связанную с Кубой и братьями Кастро, что в глазах Чавеса означало надежность и стратегическую стойкость.

В его трактовке империализм превращался из лозунга в аналитическую категорию: это и экономическая эксплуатация слабых стран, и разветвленная сеть американских военных баз, и структуры МВФ, и контроль над мировыми рынками капитала и энергетики, и санкционные инструменты давления. Именно в этот период возникла формула, определившая его дальнейшую политику: США - это не просто страна, а глобальная система, и конфликт с этой системой - не выбор, а неизбежность для государства, стремящегося сохранить свои ресурсы, политическую автономию и достоинство.

Гражданский наследник военной революции

В декабре 2012 года Чавес, ослабленный болезнью, выступил по телевидению перед очередной поездкой на лечение в Гавану. В своей последней речи он фактически указал преемника, обратившись к сторонникам с просьбой поддержать Мадуро, если он сам не сможет вернуться. Этой короткой фразой он завершил многолетнюю борьбу за наследие, передав лидерство гражданскому крылу движения и обойдя могущественных военных, прежде всего Диосдадо Кабельо.

После смерти Чавеса в марте 2013 года Мадуро немедленно стал исполняющим обязанности президента. На выборах в апреле он победил с минимальным, почти символическим преимуществом. Оппозиция оспаривала результаты и требовала повторного голосования, но Верховный суд признал его победу. Так Мадуро вступил в должность, пользуясь политической легитимностью, которую ему обеспечило прямое указание Чавеса.

С первого дня он понимал, что не обладает харизмой своего предшественника. Его коммуникационный стиль был менее эмоциональным, телевизионный образ - менее магнетичным. Но его сила заключалась в другом: он унаследовал партийную машину, военную структуру с глубокой системой личной лояльности и политический проект, институционально закрепленный в законах и конституции. Главное же - он стал хранителем революции, которая, по его убеждению, должна была быть необратимой, независимо от экономических или международных издержек. Цена этого выбора оказалась крайне высокой.

Экономический крах и социальная воронка

После смерти Чавеса структурный экономический кризис стал стремительно обнажаться. Резкое падение мировых цен на нефть при почти полной зависимости бюджета от экспортных доходов PDVSA стало разрушительным. Но макроэкономические ошибки правительства усугубили ситуацию: жесткий валютный контроль, масштабная коррупция, разрушение внутреннего производства и хаотичное регулирование рынка привели к системной неустойчивости.

С 2014 по 2021 год экономика Венесуэлы сократилась почти на три четверти - один из самых глубоких спадов в мирное время в современной истории. Инфляция переросла в гиперинфляцию, достигнув фантастических масштабов в 2018-2019 годах. Лишь частичная долларизация и отход от фиксированного курса временно стабилизировали экономику. Для населения это означало гуманитарную катастрофу: заработки обесценились, лекарства исчезли, энергетическая инфраструктура деградировала, а в стране с крупнейшими нефтяными запасами мира люди стояли в очередях за бензином.

По оценкам одного исследовательского центра Вашингтона, только в 2017-2018 годах санкции могли стать косвенной причиной примерно 40 тысяч смертей - показатель, который в Венесуэле активно использовали для критики американской политики "максимального давления".

Стремительное падение и массовый исход

Мадуро оказался связан идеологическим обязательством продолжать курс Чавеса - курс на жесткую конфронтацию с США и защиту модели "революции бедных". В условиях разворачивающегося кризиса конфликт с Вашингтоном стал политическим каркасом режима. США обвиняли Мадуро в авторитаризме, коррупции и связях с наркосетями, введя жесткие санкции против нефтяного сектора, финансовых институтов и ряда высших чиновников.

Мадуро категорически отвергает эти обвинения. Он утверждает, что Венесуэла - государство с функционирующими институтами, конституцией и регулярными выборами, и что его приход к власти был легитимным. По его мнению, риторика о демократии и правах человека используется США как инструмент для оправдания экономической блокады и коллективного наказания народа Венесуэлы.

Обвинения в коррупции, "картеле Солнц" и участии в наркотрафике он называет "политическим конструктом", созданным Минюстом США для смены режима. Он подчеркивает, что Венесуэла не является крупным производителем кокаина, в отличие от Колумбии, Перу или Боливии.

Внутренние расследования американских структур позднее действительно подтверждали: значительная часть обвинений была преувеличенной или недостаточно доказанной. Но в условиях стратегической конфронтации фактологическая точность уже мало влияла на динамику событий: политический предлог для наращивания давления был найден.

Эксперты указывали и на другой аспект: по данным американских же аналитических структур, около 74 процентов кокаина попадает в США через Тихий океан, а не через Карибский регион, и Венесуэла не является ключевым маршрутом. Но эти данные уступили место политическим мотивам.

Санкции вводились поэтапно: в 2015 году - первые персональные меры, в 2017-м - ограничения на суверенные облигации, в 2019-м - блокировка активов PDVSA и заморозка государственных счетов на миллиарды долларов. Параллельно режим усилил репрессивный компонент: протесты 2014 и 2017 годов сопровождались десятками погибших, международные организации фиксировали случаи пыток и произвольных задержаний, а Международный уголовный суд начал предварительное рассмотрение возможных преступлений против человечности.

Исход миллионов

Массовая эмиграция стала одним из ключевых маркеров эпохи Мадуро. По оценкам ООН и региональных структур, страну покинули примерно 7,9 миллиона человек - величина, сопоставимая с масштабами крупнейших миграционных кризисов XXI века. Большая часть переселенцев направилась в соседние страны - Колумбию, Перу, Эквадор и Бразилию, значительная доля - в США и Европу.

Для оппонентов режимa эта миграция является негласным плебисцитом: если социальная революция была обещана как проект в интересах бедных, то как объяснить, что треть населения предпочла покинуть страну? Мадуристы же трактуют происходящее иначе: массовый исход - не результат политической нелегитимности, а следствие экономической блокады и внешнего давления, которые разрушили систему, не дав ей возможности стабилизироваться.

В 2021 году специальная докладчица ООН Алина Дохан действительно заявила, что санкции США и Европы существенно усугубили гуманитарную ситуацию, ограничив доступ к продовольствию, медикаментам, оборудованию и наиболее критическим социальным услугам. Особенно сильно, по ее словам, санкционное давление ударило по бедным и женщинам - двум наиболее уязвимым социальным группам.

Однако другие международные институты - включая МВФ и Всемирный банк - сформулировали противоположный диагноз. В их интерпретации фундаментальные причины кризиса лежат глубже: в коррупции, разрушении институтов, неэффективной экономической политике и некомпетентном управлении. Санкции, согласно их оценкам, стали ускорителем падения, но не его источником.

Две реальности - одна страна

В официальной риторике Мадуро Венесуэла постоянно сравнивается с Кубой - страной, проходящей через "экономическую и финансовую осаду". Он систематически использует формулировку "односторонние принудительные меры", настаивая, что санкции направлены против народа, а не против политического руководства. Именно эта мысль обеспечивает ему поддержку значительной части стран глобального Юга, где санкции рассматриваются как инструмент неолиберального доминирования, а не как средство защиты прав человека.

Но картина внутри страны выглядит куда более противоречиво. Международные медиа - даже те, что не занимают открыто оппозиционную позицию, - фиксируют резкий социальный разрыв: бедность массовых кварталов, живущих за счет социальных пайков, соседствует с демонстративной роскошью новой элиты, ориентированной на долларовую экономику. Торговые центры, где расчеты идут исключительно в валюте, стоят буквально в нескольких минутах от районов, где люди ждут гуманитарные наборы. В этой реальности санкции - значимый, но не единственный элемент системы дисфункций.

Система, защищенная от переворота

Утро 23 января 2019 года стало кульминацией самого масштабного вызова власти Мадуро. Тридцатипятилетний депутат Хуан Гуайдо, малоизвестный за пределами своего округа, поднял руку над толпой в центре Каракаса и провозгласил себя "временным президентом". На площади развевались венесуэльские и ватиканские флаги, а признание со стороны США последовало настолько стремительно, что для многих венесуэльцев Гуайдо стал национальной фигурой раньше, чем они узнали его биографию.

Истоки его появления лежат в недрах партии "Народная воля" - организации, ориентированной на демократический переход и убежденной, что внешнее давление и санкции способны запустить смену режима. Его назначение председателем Национальной ассамблеи по ротационной схеме открыло возможность для использования статьи Конституции о "вакантности президентской должности", что и стало юридической опорой его заявления.

Западные столицы увидели в нем шанс на трансформацию Венесуэлы без прямой военной интервенции. Вашингтон, европейские столицы и ряд правительств Латинской Америки официально признали Гуайдо, а администрация Трампа сделала его центральным элементом своей стратегии давления на Каракас.

Однако на внутреннем поле расклад сил оказался куда сложнее. Гуайдо действительно сумел мобилизовать сотни тысяч людей, озвучив надежду на переход к демократической модели. Но армия - ядро боливарианского государства - осталась лояльной Мадуро. Попытки спровоцировать раскол вооруженных сил, единичные случаи дезертирства, обращения к офицерам с призывом поддержать переход - все это оказалось недостаточным, чтобы изменить стратегическое равновесие.

По мере того как протестный импульс угасал, росло разочарование внутри самой оппозиции. Усиливались внутренние разногласия, возникали скандалы вокруг команды Гуайдо, включая обвинения в злоупотреблениях замороженными активами в Колумбии. Критика звучала уже не только со стороны Мадуро, но и от бывших союзников, упрекавших Гуайдо в чрезмерной ставке на международную поддержку и неспособности создать устойчивую внутреннюю политическую инфраструктуру.

Таким образом стремительный взлет Гуайдо стал иллюстрацией структурных ограничений внешне поддерживаемых сценариев смены режима. Боливарианская система, построенная Чавесом и адаптированная Мадуро, оказалась устойчивее, чем предполагалось в западных аналитических кругах. Вскоре Гуайдо покинул страну и фактически растворился в эмигрантской политике. Для сторонников Мадуро его история стала доказательством несостоятельности американской стратегии и неспособности оппозиции сформировать собственный, внутренний, а не внешний политический проект.

Почему Мадуро выстоял?

Когда Хуан Гуайдо поднял руку и объявил себя "временным президентом", многим в Вашингтоне и в самóй Венесуэле показалось, что дни режима Мадуро сочтены. Но к этому моменту власть в Каракасе уже более десяти лет выстраивала многоуровневую защиту от попыток смены режима - как "мягких", так и силовых.

Ключевым элементом этой архитектуры стала армия. Со времен Чавеса военная структура системно реформировалась так, чтобы критические командные позиции занимали наиболее лояльные офицеры. Высший генералитет получал доступ к ресурсам, которые в обычных условиях распределяются гражданской властью: министерские портфели, контроль над портами, ключевыми госкомпаниями, а также участие в прибыльных сегментах - от добычи полезных ископаемых до распределения топлива. Таким образом создавалась военно-экономическая "сросшаяся элита", для которой сохранение режима становилось вопросом не идеологии, а политического выживания.

В условиях внешнего давления Мадуро еще глубже интегрировал военных в инфраструктуру государства. Он ясно понимал, что идеологическая солидарность не удержит десятки влиятельных фракций. Зато материальная взаимозависимость - удержит. Это классическая логика авторитарных систем: лояльность армии покупается, но затем превращается в структурную необходимость для обеих сторон.

К 2019 году любой генерал, наблюдавший за триумфальным появлением Гуайдо, должен был задать себе вопрос: готов ли он заплатить цену смены власти - потерей привилегий, влияния, а возможно, и перспективой международного преследования? Большинство ответило "нет". Этому содействовали и четкие сигналы союзников Каракаса - Москвы и Гаваны, заранее предупредивших: быстрый переворот извне невозможен.

Параллельно Мадуро укреплял экономические полномочия армии. Он передал военным контроль над внешней торговлей, логистикой, золотодобычей и целым рядом неформальных секторов. Критики называли это формированием "картеля Солнц" - по версии Вашингтона, теневой сети военных, вовлеченных в наркотрафик и отмывание средств. Внешнее давление лишь усилило этот нарратив.

Американская стратегия персонализации давления вывела конфронтацию на новый уровень. В 2020 году Госдеп назначил вознаграждение в 15 миллионов долларов за информацию, ведущую к аресту Мадуро. 10 января 2025 года сумма выросла до 25 миллионов, а 7 августа 2025-го - до 50 миллионов, после того как Министерство финансов США объявило "картель Солнц" международной террористической организацией, якобы возглавляемой самим президентом Венесуэлы.

Санкции действительно разрушили макроэкономическую устойчивость страны, ослабили государственные институты и довели общество до крайнего истощения. Но одновременно они дали Мадуро удобный мобилизационный нарратив: можно было объяснять экономический коллапс исключительно внешней блокадой, а не ошибками управления. Внутреннему ядру сторонников эта картина казалась убедительной.

Однако цена подобной модели была высокой. Система поощряла злоупотребления, формировала "глубинное государство", где реальная власть переходила от гражданских институтов к генералам и приближенным бизнес-группам. Государственная нефтяная компания PDVSA деградировала, экономические стимулы искажались, а качество управления падало. Но одновременно формировался слой элит, для которых крах режима означал бы не просто потерю влияния, а вероятное уголовное преследование. Это делало их предельно мотивированными сохранять статус-кво.

Надо отметить, что Вашингтон расширил подозрения не только в отношении Мадуро. Под удар попал даже президент Колумбии Густаво Петро, чье имя после месяца острой дипломатической турбулентности между Боготой и США оказалось в "Списке Клинтон". Это показало, насколько широко и гибко американская политика может применять инструменты финансового давления в регионе.

Но армией защита режима не ограничивалась. Мадуро создал параллельную силовую инфраструктуру - гражданские "милиции народной обороны" и сеть локальных комитетов, которые мобилизуются при любой внешней угрозе. В августе 2025 года он заявил о готовности "выставить 4,5 миллиона бойцов" для отражения любого вторжения. Эти структуры опирались не только на идеологию, но и на социальные программы, начатые еще при Чавесе, включая строительство миллионов домов для малоимущих. В странах Латинской Америки такие программы неизбежно формируют широкие сети лояльности - не всегда политизированной, но глубоко укорененной.

Для противников Мадуро эта система - доказательство авторитарной консолидации, прикрытой миллициями и экономическими привилегиями. Для сторонников - свидетельство того, что революция перестала быть делом одного лидера и превратилась в устойчивую политическую структуру, объединяющую партию, армию и народные комитеты. И, судя по результатам последних лет, именно эта ставка удержала режим от падения.

Выборы 2024 года и мировая точка перелома

28 июля 2024 года венесуэльцы пришли на избирательные участки. Эти выборы рассматривались как референдум о судьбе революции: либо она получает третий мандат через победу Мадуро, либо страна вступает в фазу неопределенности, где исход заранее предсказать невозможно.

Оппозиция долгие годы оставалась раздробленной. Однако на этот раз ей удалось консолидировать значительную часть сторонников вокруг одного кандидата - бывшего дипломата Эдмундо Гонсалеса. Это произошло после исключения из гонки Марии Корины Мачадо - харизматичной оппозиционерки, которая позднее получит Нобелевскую премию мира и посвятит ее Дональду Трампу.

После закрытия участков избирком объявил победу Мадуро. Оппозиция немедленно представила параллельные данные, обвинив власти в масштабных фальсификациях, и потребовала международного расследования.

США, ряд европейских столиц и несколько латиноамериканских правительств отказались признать итоги, заявив, что выборы стали продолжением нелегитимного политического цикла, начатого после выборов 2018 года.

Но союзники Каракаса - Куба, Никарагуа, Иран, Россия и Китай - выступили с быстрыми поздравлениями. Для них это было не просто внутриполитическое событие, а очередной эпизод глобального противостояния, где Венесуэла выполняет роль форпоста альтернативного мира.

Показательно поведение региональных тяжеловесов. Бразилия, Мексика и Колумбия призвали опубликовать протоколы участков и сохранить спокойствие. Но именно заявление Лулы да Силвы на саммите БРИКС в Казани стало наиболее чувствительным: он объявил, что Бразилия возражает против вступления Венесуэлы в БРИКС из-за сомнений в чистоте выборов. Для Каракаса это был неприятный сигнал: даже дружественные правительства региона не готовы автоматически поддерживать Мадуро в вопросах легитимности.

Проведя выборы, Мадуро оказался на зыбкой почве

Формально Николас Мадуро получил новый мандат. Но его власть сегодня опирается на крайне хрупкую легитимность - как внутри страны, так и за ее пределами. Вместо того чтобы искать механизмы выхода из затяжного политического и экономического кризиса, Мадуро выбрал линию дипломатической самоизоляции, разорвав отношения с десятью государствами региона. Результат парадоксален: еще до давления со стороны США и Европы режим оказался изолирован в собственной географии.

В своих выступлениях 2024-2025 годов Мадуро всё чаще использует термин "фашизм". Приход Хавьера Милеи к власти в Аргентине он назвал "восхождением нового фашиста, превращающего страну в заповедник глобальных рынков". Венесуэльскую оппозицию он обвиняет в связях с "фашистской осью", которая, по его словам, тянется "от Вашингтона до Буэнос-Айреса через Мадрид".

Оппоненты отвечают зеркально: для правых и центристских сил Латинской Америки Мадуро стал символом "популистского авторитаризма", скрывающего автократическую модель под риторикой социальной справедливости. В их интерпретации разговоры о фашизме - попытка оживить холодновойную семиотику в мире, где глобальная архитектура уже иная.

Но Мадуро это мало интересует в прикладном смысле. Его задача - закрепиться в формирующемся многополярном порядке, где линии раскола проходят иначе, чем в привычных идеологических схемах. Европа переживает политический сдвиг вправо - Франция, Италия, Германия формируют новый контекст. В США возвращается Дональд Трамп. В Латинской Америке усиливается влияние правых правительств, солидарных с израильской позицией по Палестине и поддерживающих американский санкционный режим против Кубы и Венесуэлы.

На этом фоне Мадуро пытается встроиться в глобальный фронт "антифашистской солидарности", включающий Кубу, Боливию и часть левых элит в Бразилии и Колумбии. Он организует конференции, фестивали, дипломатические встречи, продвигает темы борьбы с расизмом, сионизмом и империализмом.

Эта риторика находит отклик среди части арабских левых движений, для которых Мадуро - не продолжение социалистического проекта Чавеса, а политический наследник антиколониального курса Насера, адаптированный к XXI веку. Для них важна не степень демократичности режима, а его готовность противостоять "имперским центрам силы", защищать Палестину и сопротивляться правому интернационалу.

Мадуро делает ставку на многополярный мир - но этот мир не спешит спасать Венесуэлу

Россия поддерживает Мадуро дипломатически и логистически - поставляя топливо, зерно и ограниченное количество военной техники. Москва позиционирует его как лидера, выдержавшего "нечеловеческую экономическую войну". Однако российский ресурс сегодня ограничен: участие в украинском конфликте делает Венесуэлу второстепенным направлением.

Гораздо более значимым партнером остается Китай. Пекин финансирует инфраструктурные проекты, телекоммуникации, нефтяные месторождения и закупает около 77% венесуэльского нефтяного экспорта. Иран выступает в роли "стратегического собрата по санкциям": обе страны находятся под давлением США и обе видят в альтернативных альянсах шанс дожить до следующего этапа глобальной трансформации.

Однако Мадуро ни Россию, ни Китай, ни Иран не рассматривает как гарантию выживания режима. Для него это - источники кислорода: возможность продавать нефть в Индию и Китай вместо США; получать кредиты не от МВФ, а от дружественных государств; закупать технологии у восточных партнеров, а не у западных компаний. Каждый такой элемент снижает способность Вашингтона блокировать экономические артерии страны.

Это и есть стратегическое ядро внешней политики Мадуро: снижение уязвимости через диверсификацию торговых, финансовых и технологических связей, а не ставка на одного "покровителя".

Последняя ставка Вашингтона

Перед лицом режима, укоренившегося в собственной силовой архитектуре, финансовых сетях и опыте противодействия попыткам смены власти, Вашингтон избрал стратегию, основанную на методичном давлении, но без прямого вторжения. Эксперты называют этот подход "промежуточной моделью": разрушение ключевых опор режима без полномасштабной операции.

Президент Трамп сформулировал этот поворот предельно четко: США теперь "смотрят на сушу после того, как обеспечили контроль над морем".

Стратегия состоит из трех компонентов:

Первое направление - контролируемое военное давление. Речь идет о точечных ударах высокоточным оружием по объектам разведки, инфраструктуре спецслужб, логистическим центрам и сегментам нелегальной экономики - тем самым узлам, которые обеспечивают финансовую устойчивость режима. Цель не в разрушении государства, а в создании атмосферы постоянной угрозы внутри узкого круга власти.

Второе - кибероперации и скрытная работа спецслужб. Расширенные полномочия ЦРУ позволяют проводить операции, направленные на заморозку платежей генералам, вмешательство в цепочки командования, создание информационных и психологических условий, при которых сохранение лояльности Мадуро становится более рискованным, чем отказ от нее. Напоминания о Панаме или Гаити - о случаях, когда вмешательства США приводили к коллапсу армий - используются как инструмент психологического давления.

Третье - ставка на раскол в военной элите. Вашингтон исходит из простой логики: чем сильнее внешнее давление, тем выше вероятность того, что часть генералов предпочтет пожертвовать Мадуро ради сохранения института армии - и собственных гарантий безопасности. Военная верхушка дорожит не идеологией, а ресурсами, схемами доходов и личными гарантиями. Разрушив баланс этих факторов, США рассчитывают спровоцировать внутренний перелом.

В Каракасе - растерянность и оборонительная стойка

Резкое обострение ситуации вызвало в Каракасе очевидную нервозность. Испанская El País писала о "полной тишине" в высших кругах чавистского руководства: ключевые фигуры, включая Диосдадо Кабельо, избегали публичных заявлений. Это напоминало о ситуации, когда привычные инструменты реагирования исчерпываются, а любые слова могут быть восприняты как проявление слабости или внутреннего раскола.

Другие источники сообщали, что режим перешел к тактике "укрепленных линий": высокая готовность, оборона, отсутствие наступательной риторики и жестов. Это молчание стало индикатором реального беспокойства среди военных элит. Они понимали: их дальнейшее существование зависит от того, пройдет ли страна через новую фазу давления, не разрушив сам институт армии, который и удерживает политическую архитектуру Венесуэлы.

Риторика как оружие

На этом фоне риторика стала главным инструментом Мадуро. В выступлении 15 ноября 2025 года он представил себя в образе Давида, сражающегося с Голиафом, и подчеркнул, что "Давид всегда побеждал в истории", а сегодня он якобы опирается на "народ Божий" - венесуэльцев.

Мадуро призвал создавать "базовые боливарианские интегрированные комитеты" - структуру массовой оборонительной мобилизации под лозунгом "мир, мир, мир", который он подчеркнул и по-английски. Логика проста: перевести конфликт из военной плоскости в социальную, сформировать вокруг режима плотную гражданскую массу, которая затруднит любые внешние интервенции или внутренние расколы.

Стратегия США - рискованная, но единственно возможная

Стратегия Вашингтона - высокорисковая, но в текущих условиях практически безальтернативная. Полномасштабное вторжение невозможно политически и нежелательно стратегически. Долговременная блокада также не обеспечивает результата, а нарратив "борьбы с наркотерроризмом" имеет ограниченный срок действия.

Между этими крайностями США выбрали стратегию "управляемого давления", которая позволяет разрушать ключевые узлы режима, не входя в прямую оккупационную фазу.

На этом фоне слова Мадуро, произнесенные в ноябре, звучат как декларация намерений удерживать власть любыми средствами:

"Мы никогда не будем колонией или рабами. Мы будем свободными, независимыми и суверенными навеки, навеки, навеки".

Эта риторика призвана удержать ядро поддержки, показать миру, что Мадуро - не лидер, готовый искать компромиссы, а фигура, воспринимающая угрозу лично и экзистенциально.

Рухнет ли Мадуро - или рухнет мир вокруг него?

Ситуация возвращается к исходной точке: ноябрь 2025 года. Администрация Трампа объявляет о начале операции "Южное копье" и наносит удары по катерам, которые называет элементами наркотрафика. США утверждают, что вступили в "негосударственный вооруженный конфликт" с венесуэльскими наркоструктурами. Каракас реагирует угрозами превратить любую интервенцию в "новый Вьетнам".

Экономическая ситуация тем временем вновь входит в состояние турбулентности: ускоряется инфляция, валюта обесценивается, миграция продолжается. Но парадокс в другом - режим выглядит более консолидированным, чем в предыдущие годы. Его укрепляют внутренняя силовая архитектура, сети контроля, поддержка России, Китая и Ирана, а также способность превращать внешнюю угрозу в инструмент внутренней мобилизации.

Кто такой Мадуро - на самом деле?

Фигура Мадуро не укладывается в бинарные схемы - ни в образ "наркотеррориста под прикрытием выборов", ни в роль "революционера-интернационалиста".

Он - политический продукт эпохи тектонических сдвигов. Бывший водитель автобуса, самоучка, человек, получивший власть в условиях, когда национальные институты уже трещали под тяжестью структурных дисбалансов. Он не унаследовал устойчивую систему управления и не смог создать новую до того, как страна оказалась в зоне необратимого кризиса.

Не имея эффективных инструментов экономической стабилизации и демократического управления, он был вынужден опереться на силовиков и военных. Но при этом Мадуро - не политический авантюрист. Он умеет строить альянсы - от Гаваны до Москвы, Пекина и Тегерана. Он эффективно использует язык сопротивления глобальной "империи", укрепляя легитимность внутри страны и в сегментах глобального Юга.

Он инициирует масштабные социальные программы - прежде всего жилищные, - которые, несмотря на деградацию экономики, формируют стабильную базу поддержки.

Но стоит помнить и другое: Мадуро руководит государством, обвиняемым международными структурами в тяжелых нарушениях прав человека. Он управляет гибридной экономикой, в которой переплелись социализм, клиентелизм, черный рынок и коррупция. Под его правлением Венесуэла пережила крупнейшую волну эмиграции в своей истории и один из глубочайших экономических обвалов XXI века.

Мадуро действует на пересечении двух логик, хорошо знакомых регионам Ближнего Востока и Латинской Америки: между сопротивлением внешней империи и необходимостью создавать внутренний порядок; между риторикой освобождения и практикой авторитарного управления; между защитой суверенитета и монополией на власть.

Сегодня Мадуро - фигура трагическая. Он - лидер, который не может позволить себе отступить.

И напротив него - сила, которая не может позволить себе проиграть.